Читать книгу "Шаг за край - Тина Сескис"

Эмили с Беном поужинали в гостинице. Еда была (на свой, второразрядный лад) прихотливой: кругом причудливо нарезанные морковки да струйки тонизирующего соуса поперек разваренной баранины, но это не имело значения, очаровывал зал ресторана, отделанный деревянными панелями, и вино оказалось отличным. Они с Беном все говорили и говорили, казалось, им никогда не выговорить всего до конца, обменивались признаниями в детских проделках, смеялись над тем, как познакомились, как будто им ничуть не досаждало вспоминать об этом снова и снова. Эмили млела оттого, что Бен стал первым человеком, кому она смогла довериться, рассказывая о своем семействе, она знала, что он не осудит ни ее, ни ее семью, поймет, что до встречи с ним она всю жизнь чувствовала себя такой одинокой, хотя тогда и не осознавала этого.

— …И вот только я там оказываюсь, — рассказывала Эмили, — как Кэролайн захлопывает стеклянную дверь, и я пролетаю сквозь нее, будто она из бумаги сделана, как в конце фильма «Это — нокаут», или что–то в этом духе. А потом отец гонится за Кэролайн по комнате и никак не может ее поймать, а мама орет как безумная, а я в это время тихо истекаю кровью. — И она начинает хихикать, а потом и Бен смеется, он, правда, уже спрашивал раньше про шрам на коленке, но в тот раз она ему правду не сказала, даже не очень–то понимая почему. Не собиралась же Кэролайн убить ее или еще что.

— Думаю, мне радоваться надо, что я единственный ребенок, — сказал Бен. — Худшее, что со мной случилось в том возрасте, это как у меня носик отвалился, когда я в школьном зале «заварной чайник» изображал. Так и не смог преодолеть унижение.

Эмили глянула на Бена и опять подумала, насколько, должно быть, по–разному они росли, при его–то добрых пожилых родителях, которые купали сына в любви, и при том, что никто его не мучил.

— Не странно ли было не иметь братьев или сестер? — спросила она. — По–моему, я, если бы была единственным ребенком, только бы и делала, что смотрела «Они с Ист — Энда», без Кэролайн жизнь была у меня такой скучной.

— Да нет, если честно. Рядом со мной кузены жили, я с ними проводил кучу времени, и еще у нас была собака. — Бен помолчал. — Если что и странно, так то, что я никогда не ощущал себя таким цельным, как с тех пор, когда тебя встретил. Я не имею в виду, в каком–то причудливом смысле, будто ты моя сестра или еще что. — Тут они оба иронически поморщились, глядя друг на друга. — Но с той минуты, когда мы встретились, я чувствовал, будто знал тебя, пусть поначалу ты была и не особенно дружелюбна…

— Об этом сейчас жалею, — тут же вставила она. — Меня такой ужас брал при мысли, что надо будет с самолета прыгнуть… Не понимаю, о чем я думала, когда согласилась проделать это, я до чертиков боюсь летать и высоты… Дэйв, должно быть, подловил меня на какой–нибудь слабости. Мне совсем не надо было этого делать.

— Нет, надо было, — возразил Бен, и она ему улыбнулась. А он продолжил: — Не знаю почему, только ты, как никто другой, даешь мне почувствовать самого себя. — Бен прищурился. — Особенно почувствовать нарыв у себя на шее.

Эмили рассмеялась:

— Извини, но с того места, где я сидела, не смотреть на него было просто невозможно. Я думала, что его прорвет прямо на меня.

— Жаль, что не прорвало, грубятина ты эдакая, — буркнул он и, подавшись через стол, взял ее за руку.

— Вы закончили, мадам? — спросил официант, который, хоть хорошо смотрелся в своем жилете, все ж был таким хрупким и древним, что, казалось, в чем только душа держится, не говоря уж про то, как ему еще и удается работать. Похоже, там вообще никто из молодых не работал, появлялось ощущение, будто весь этот дом откуда–то из другого времени. Официант собирал тарелки, руки его слегка тряслись, Эмили с Беном переглянулись с легкой улыбкой, и Эмили почувствовала, как у нее почему–то слезы на глаза навернулись.

— Давай прогуляемся попозже, — настойчиво предложил тогда Бен. — Такая прекрасная ночь!

— Темно, мы расшибемся там, — сказала Эмили.

— Нет, ни за что, сегодня громадная полная луна. Давай в полночь сходим на утес. Отлично получится.

Эмили взглянула на своего мальчишку–ухажера в рождественском сиянии и давалась диву, как могла она когда–то счесть его странным, ведь он был великолепен. Ей по душе была его страсть, его восторженное отношение к жизни, глубина его глаз, преданных, как у собаки, и она знала, что никогда не даст ему от ворот поворот — ни за что.

Они оделись потеплее, Эмили натянула на себя под пальто все, что взяла из одежды, до того на улице было холодно. Пришлось выпрашивать у дворецкого ключ (в это время дверь запиралась на ночь), и тот, явно считая их безумцами, ключ все же дал, большой, с одной бородкой, старомодный, похожий на тюремный, и они побежали по дорожке, уже опьяневшие от трех четвертей бутылки красного, которую Бен засунул во внутренний карман пальто, они вели себя как шаловливые дети, убегающие из школы–интерната. Бен оказался прав: сияла несравненная луна, словно ее сам Господь ножницами вырезал идеальным светящимся кругом — только для них. Они дошли до утеса, где ветер стих, а вода там, внизу под ними, была спокойна, и казалось, что земля, а не море движется туда–сюда, будто в дреме.

— Давай поближе подойдем, — сказал Бен.

— Ты уверен, что это неопасно? — Эмили почувствовала волнение, хотя она и боялась высоты, но дело было не только в этом, волновало что–то другое, давно позабытое.

— Ничего опасного, разумеется, пока мы слишком близко не подойдем к краю. Не тревожься, я с тобою.

Эмили держалась на безопасном расстоянии от того места, где кончалась трава и начинался воздух, и, пока она любовалась залитым лунным светом простором посеребренного моря, в голове у нее одна за другой возникали разные картины, путаные, несвязные. Эмили хнычет. Эндрю кричит. Кэролайн скачет вприпрыжку рядом, держа ее за руку. Зубцы крепостной стены замка. Фрэнсис бледная и онемевшая, как камень. Мороженое, там где–то было мороженое. Потасовка: Эмили дерется со своей сестрой–близняшкой так, будто от этого ее жизнь зависит. Горячая ванна.

— Эмили, что с тобой? — спросил тогда Бен, расслышав, как изменилось у нее дыхание, хотя она ничего не сказала и не сделала ни единого движения.

Слова ее отомкнули от прошлого, и она побежала, по крайней мере, шагов тридцать отбежала — подальше от бездны, с маху бросилась на вымерзшую жесткую траву и лежала, тяжело дыша, пока не прекратилось это кружение.

— Чего ж удивляться, что я перепугалась, когда инструктор выпихнул меня из самолета, — выговорила она наконец и попыталась засмеяться, но вместо этого заплакала, а оказавшись в объятиях Бена, рассказала ему, перемежая слова всхлипами, о чем она вспомнила, а Бен думал, смог бы он любить ее больше или, как Кэролайн, меньше, и как при такой злыдне близняшке Эмили сумела остаться такой милой, такой нормальной.

15

Просыпаюсь, плача, похоже, сны не отпустили меня. Остаюсь пока в постели: вставать еще слишком рано. Нахожу под кроватью старую газету, ту самую, из Кру, и с головой ухожу в судоку, трудное на сей раз, и у меня получается решить все до конца: слегка довольна собой, будто достижение какое свершила. Заставляю себя спуститься на кухню позавтракать, потом принимаю душ и одеваюсь в пикантно подправленный наряд, по–прежнему чувствуя стеснение: ну, не выглядит он во всем подходящим, не вполне он под стать Кэт, что бы это ни значило. Когда наконец–то выхожу из дома, настроение гнетущее, но, как всегда, мне лучше, когда я на свежем воздухе. Какая ж это отрада быть никому не известной, не тревожиться, что кто–то на тебя пальцем показывает, что о тебе перешептываются. Ангел посоветовала мне проехать подземкой до Ковент — Гардена, потому как оттуда легко пешком дойти до Шафтсберри–авеню и мне не придется пересадки делать. Она одолжила мне карманный справочник «От А до Я», так что сегодня чувствую себя увереннее, буду знать, куда идти.