Читать книгу "Катушка синих ниток - Энн Тайлер"

– Он узнал от Джинни, что вы переезжаете, – сказала она Стему, – и недоволен, что с ним не посоветовались. Якобы в доме нет на вас на всех комнат и переехать следовало ему.

Нора принялась абсолютно бесшумно собирать тарелки и составлять их в стопку.

– А что неправда? – спросил Ред у Эбби.

– Что?

– Ты говорила: «А вот это неправда, Денни».

– Видишь, каков? – обратилась Эбби к Стему. – То глух как пень, а то вдруг слышит, что происходит на кухне.

– Так что неправда, Эбби? – упорствовал Ред.

– Ну, – беззаботно отозвалась Эбби, – сам знаешь. Обычная история.

Она аккуратно положила серебряные нож и вилку поперек тарелки и отдала ее Норе.

– Он не понимает, почему мы позвали Стема, если он… ну, ты понимаешь. Если он не Уитшенк.

Повисла новая пауза. Нора, все так же беззвучно, одним плавным движением поднялась и понесла тарелки на кухню.

Стем и правда был не Уитшенк. Но только в самом буквальном понимании слова.

Люди как-то забывали о том, что Стем – сын укладчика кафеля Одиночки О’Брайана, Лоренса О’Брайана, если по-настоящему. Только он, подобно большинству укладчиков, был нелюдим, любил работать один и никогда не болтал о личном, вот его и прозвали Одиночкой. Ред всегда утверждал, что Одиночка кладет кафель лучше всех, хоть и далеко не быстрее.

Казалось странным, что у Одиночки есть ребенок. Глядя на него, высоченного, тощего как скелет и такого светлокожего, что видны кости черепа, никто почему-то не сомневался, что живет он отшельником, без жены, без детей, без друзей. Да, без жены и, наверное, без друзей, зато с сыном по имени Дуглас. И несколько раз, когда подводили няни, он приводил малыша с собой на работу. Правилами такое запрещалось, но, поскольку укладчикам не требовалось заходить в опасную зону, Ред смотрел на нарушение сквозь пальцы. Одиночка шел прямиком на кухню или в ванную, где работал, а Дуглас семенил за ним на коротких ножках. Одиночка никогда не смотрел, поспевает ли за ним мальчик, а тот не жаловался и не просил подождать. Они устраивались в помещении, плотно закрывали дверь, и все утро из-за двери не доносилось ни звука. В обед выходили, отец, а за ним, ковыляя, Дуглас, и ели сэндвичи – вроде бы вместе с остальными, а вроде бы и в сторонке. Дуглас, совсем еще маленький, пил из бутылочки с соской. Он не отличался миловидностью и походил скорее на беспризорника, чем на рекламного бутуза с ямочками на щеках, какими принято представлять детей этого возраста. Волосы у него были почти белые, стриженные колючим ежиком, глаза – бледно-бледно-голубые, с розоватым ободком по краям. Вся одежда, казалось, была ему велика. Создавалось впечатление, что это она его носит, нацепив впопыхах, как очки или шарф. Брюки ему подворачивали несколько раз. Красная курточка выглядела огромной на его паучьей фигурке, из-под эластичных манжет едва виднелись кончики пальцев, припорошенные белым, как и у отца, – издержки профессии.

Другие рабочие всячески старались развлечь мальчика. Эй, старина, говорили, что скажешь, приятель? Но Дуглас лишь теснее жался к отцу и смотрел на них неотрывно. Одиночка не пытался помочь, как сделали бы на его месте почти все родители, не отвечал за ребенка, не взывал к его хорошим манерам. Нет – равнодушно жевал свой убогий сэндвич, наспех слепленный из помятых кусков «Уандербрэд»[16].

– А где наша мамочка? – спрашивал иногда кто-нибудь новенький. – Болеет нынче?

– Путешествует, – ответствовал Одиночка, не удосуживаясь поднять глаза.

Новенький тогда вопросительно оглядывался на остальных, а те показывали глазами в сторону, что значило «расскажем потом». И действительно, впоследствии кто-нибудь просвещал любопытного, в охотниках не было недостатка; рабочие – заядлые сплетники. «Мамаша этого мальчугана сделала ноги, когда он еще только родился. Бросила Одиночку самого кашу расхлебывать, представляешь? Но если его спрашивают, то он говорит, что она, мол, в отъезде. Делает вид, что она еще вернется».

Эбби, разумеется, слышала о Дугласе – она, как истинный соцработник, ежевечерне вытягивала из Реда все новые истории про его подчиненных. И, услышав, что Одиночка утверждает, будто мать Дугласа обязательно вернется, ровным тоном произнесла:

– Неужели.

Она все превосходно знала про таких матерей.

– Вообще-то она точно возвращалась как минимум дважды, – сказал Ред. – Жила дома неделю или вроде того, а Одиночка от счастья терял башку и увольнял няню.

– М-м-м, – протянула Эбби.

Холодным днем в апреле 1979-го, после полудня, Ред позвонил Эбби из офиса и спросил:

– Ты помнишь Одиночку О’Брайана? Ну который приводит с собой сына?

– Конечно, помню.

– Тут такое дело… Он как раз сегодня его привел, а теперь в больнице.

– Ребенок в больнице?

– Нет, Одиночка. У него какой-то припадок случился, пришлось вызвать «скорую».

– Ой, бедняга…

– Как думаешь, ты могла бы приехать и забрать мальчика?

– Что?

– Я не знаю, что с ним делать. Один из моих парней привел его ко мне, и он сидит тут на стуле.

– Ну…

– Слушай, я не могу долго говорить, у меня встреча с инспектором. Ты приедешь?

– Хорошо.

Она поспешно затолкала Денни в машину (ему тогда было четыре, и он ходил в детский сад только на полдня) и по Фолз-роуд поехала в контору Реда – дощатую хибарку за границей округа. Остановилась на гравиевой площадке, и тут же из двери вышел Ред с маленьким мальчиком на руках. Ребенок явно нервничал и держался очень прямо, не касаясь Реда. Эбби видела малыша впервые, и хотя все вплоть до огромной куртки полностью соответствовало описанию, изумилась каменному выражению его лица.

– Эй, привет! – весело произнесла она, когда Ред стал усаживать Дугласа на заднее сиденье. – Как поживаешь, милый? Я Эбби! А это Денни!

Дуглас вжался в сиденье и упорно смотрел на колени своих вельветовых брючек. Денни, слева от него, наклонился и с любопытством заглянул ему в лицо, но Дуглас, казалось, не замечал его.

– После инспектора заеду в Синай[17], – сказал Ред, – выясню, что там с Одиночкой, и спрошу, где найти их няню. Так что, если не трудно, ты просто… Короче, окажешь мне большую услугу, Эб. Обещаю, это ненадолго.

– Мы отлично проведем время, правда? – обратилась Эбби к Дугласу.

Тот продолжал рассматривать свои колени. Ред захлопнул дверцу и выпрямился неподвижно, подняв руку, прощаясь, а Эбби поехала прочь с двумя мальчиками, притихшими на заднем сиденье.