Читать книгу "Шассе-Круазе - Тамара Кандала"

6. И, самое главное, – научиться нести на челе мету избранности. Так, чтобы другие могли ее «видеть» и чувствовать в любых обстоятельствах. Для этого нужно обрести привычку все время чувствовать эту избранность самому. В любых обстоятельствах. Даже сидя в туалете.

И Питер учился, тренировался, закалял в себе дух.

А потом произошло непредвиденное. Практически катастрофа. В Норвегии случился Андерс Брейвик. Он сделал то, что должен был сделать Питер. И его увидел весь мир. И он стал звездой. Теперь задача Питера осложнилась – нужно было изобрести нечто, что смогло бы затмить совершенное Брейвиком.

Глава 10

Девочка

Девочка спала с открытыми глазами. Чтобы лучше видеть сны. Сны были для нее намного реальнее жизни. В них она была равной среди равных. На нее не оборачивались на улице, она не ловила сочувствующие или испуганные взгляды, к ней обращались, ее слушали, с ней разговаривали. Она умела в своих снах перемещать себя куда угодно. Больше всего она любила пустынный берег моря, где она слушала музыку ветра и волн. И зоопарк, ведь она умела общаться с животными. Конечно, она предпочла бы увидеть их на воле. Но на воле она никогда их не видела. Зря на земле нет церквей для животных. Ведь любовь к животным не бывает безответной. А в зоопарк их водили много раз. И все дети из ее Дома обожали эти походы. Малыши визжали от счастья, протягивая руки и показывая жестами, как они их любят, всех-всех-всех – обезьян, попугаев, змей, лис, волков. А те, что повзрослее, наоборот, затихали перед клетками, пытаясь поймать безразличный или мятущийся взгляд узника.

Еще Анжела очень любила своих малышей – они были такие веселые, искренние и такие невинные, так нуждались в защите, так умели отвечать радостью на радость. Она часто представляла, что была их мамой. Пусть и понарошку. И это было так чудесно, ведь она знала, что по-настоящему мамой никогда и никому не станет. Анжела всегда помогала воспитателям по утрам собрать их, одеть самых маленьких и накормить завтраком. И в городском саду, где они гуляли рядом с нормальными детьми, она оберегала их от жестоких толчков в спину, от насмешек и брезгливых взглядов. Нормальные дети их не любили, отказывались играть, дразнили. И часто, поняв их безответность, делали больно – щипались, плевались, а могли и ударить, когда никто не видел.

Взрослые казались намного добрее. Но именно казались – Анжела понимала, что это ненастоящая доброта, а скрытое превосходство, за которым пряталась печаль: хорошо, что мои не «такие». Взрослые их так и называли стыдливо «эти дети». И она сама была из «этих» и знала, что они ничем не хуже нормальных – только выглядят по-другому и ведут себя так, как чувствуют, и радость и огорчение немедленно всем показывают, ничего не держат за пазухой. Она даже слово нашла для своих детей – искрята. В Доме Анжела играла с ними сначала в большие куклы, когда куклами по очереди были сами дети. Потом во взрослый театр. А теперь, с помощью чудесной Томки, занималась с ними фотографией. И сама научилась фотографировать, и Томки говорила, что она настоящий художник.

Скоро у них будет большая выставка. И на нее придут все-все-все! Может быть, даже мама. Мама, которая специально вернется из далекого-далекого путешествия, чтобы специально с ней, Анжелой, познакомиться. Ведь она стала уже взрослой, разумной и доброй девушкой – такой мама могла бы ее полюбить. Правда, Карл говорил, что лучше ей об этом не думать. Но она все равно думала. И видела маму в своих снах – красивой, большой, золотоволосой. И очень, очень несчастной. И только она, Анжела, могла ее в этом несчастье утешить. Но для этого им нужно было сначала познакомиться. Не могла же Анжела все время жалеть и любить ее на расстоянии. А она так хотела к ней прикоснуться, к своей маме! А еще больше она хотела, чтобы мама ее полюбила, как настоящую. Как если бы она, Анжела, была нормальной. И чтобы не смотрела на нее этим взглядом: «хорошо, что она у меня не такая». Тем более что она у ее мамы именно «такая». Но она бы смогла объяснить маме, что они, которых называют «такими», ничем не хуже нормальных, просто выглядят немножко по-другому.

И пусть даже мама будет любить ее лишь тогда, когда никто не видит, чтобы не стесняться внешности Анжелы, ее полноты, раскосых припухших глаз, толстого языка – тут уж девочка ничего не могла поделать, – зато она сразу должна понять, КАК Анжела любит ее, маму. И полюбить немножко в ответ. Говорят, Господи, что Ты – любовь. Извини меня, но любовь – это мама. И еще… ее маме, наверное, сказали (как говорят многим «этим» детям про их родителей), что ее дочка умерла. Вот будет сюрприз! Наверное, она так обрадуется, когда узнает, что ее ребенок живой, не будут же они сразу ей говорить, что она «не такая». А потом, когда она увидит свою Анжелу и поймет, как та ее любит, будет уже поздно. И мама снова удочерит ее. И они, уже вместе, возьмут ей пару сестричек из Дома. Правда ей, Анжеле, будет очень трудно выбрать, так как она любит их всех, одинаково. Но она уже придумала, что делать – надо выбрать самых маленьких и беспомощных, тех, которых нянечки называют дэцэпэшниками. Анжела была уверена, что сумеет уговорить свою маму. Только бы она нашлась!

Карл обещал, что поищет ее маму. И не будет сразу рассказывать, что ее дочь «не такая». А Карлу Анжела верила. Он уже многое сделал из того, что обещал. И не важно, когда это случится – Анжела знала, что время, конечно, безмерно и возвратно, она только выразить этого не умела. И она будет ждать столько, сколько надо.

И еще Девочке снились стихи.

Взрослые плачут слезами.

Взрослые плачут глазами.

Маленькие плачут сердцем,

Маленькие плачут жизнью.

Но если взрослый плачет, как маленький,

Значит, он и правда плачет.

Она не всегда их запоминала. Оставалась смутная грусть. И чувство сопричастности к звездному небу.

Глава 11

Агата

Вернувшись с утренней пробежки, Агата приняла душ, натянула на себя любимый спортивный костюм из тончайшего шелкового кашемира и расположилась за столиком террасы, у самого бассейна. Через несколько минут к ней присоединился Антон – они договорились сегодня позавтракать вместе.

Завтрак – свежевыжатый сок памплимуса, горячие тосты, завернутые в полотенце, свежайшее масло с ближайшей молочной фермы, сыры оттуда же и несколько сортов джемов для сластен. Антон в своих вылинявших джинсах, клетчатой ковбойской рубашке и грубых ботинках сам был похож на фермера. Только его идеальный пробор и гладковыбритые щеки, ввалившиеся как у воина индейского племени, а также легкий запах дорогого одеколона свидетельствовали о том, что он не пренебрегает своей внешностью. Он старорежимно приложился к руке Агаты и уселся в удобное кресло напротив.

– Славный денек сегодня, так бы и прошлялся целый день на природе, вместо того чтобы сидеть взаперти перед компьютером.

– Что же тебе мешает?

– Начальство требует результата – занимаюсь техническим оформлением твоих идей.

– Ну, ну… – неопределенно отозвалась Агата.