Читать книгу "Роль грешницы на бис - Татьяна Гармаш-Роффе"

– Не напугала я тебя? А то, бывало, некоторые глохли… – И она снова захохотала.

– Да нет, ничего… – Кис потер заложенные уши. – Здорово.

– Так вот, чтоб ты понял, с одним талантом можно прозябать и сдохнуть в нищете и безвестности. Поэтому лучше было дружить с сильными мира сего – это они дорогу таланту прокладывают… А то и вовсе бесталанным, если у сильных свой интерес к тому имеется. Они как кони, которые возок везут: пустой ли возок или талант в нем сидит – разницы особой нет, были б кони хороши, уж они вывезут, куда надо! Сечешь?

– Вроде да… Значит, у вас были чисто дружеские отношения с этими людьми?

– Ну, чисто или нечисто, всякие были отношения. И дружеские, и другие разные. Но вот того, чего ты ищешь, – того не было.

– А у Измайловой? Вы почти всегда вместе с ней на фотографиях в тех же компаниях. Что за отношения у нее были с остальными?

– Не смеши меня, мил человек! Ты фильмы с ней видел? Так чего спрашиваешь? Такая ядреная девка, как Измайлова, – какое ж ты хочешь отношение? Одно только и было: они все, кобели, пускали слюни и сперму при виде ее!

– То есть тоже никаких дел?

– Экий ты упертый! Я ж тебе уже битый час объясняю: для отдыха мы собирались! И отдыхали соответственно!

– У нее со всеми были хорошие отношения?

– Ну, кроме баб, конечно. Завидовали, что не за ними мужики бегают. А чего злиться-то? Себя б лучше спросили: а отчего это не за мной, а за Алкой Измайловой? Скажешь, потому что раскрасавица была первейшая? А вот и ошибешься ты, парень! Я, к примеру, Алке даже в хвост пристроиться не могу по красоте-то, да и толстая всегда была, ты ж небось помнишь, меня по телику видел, а? Небось еще в школу ходил тогда? Так вот, чтоб ты знал, хахали у меня никогда не переводились, в избытке всегда имелись, и теперь полно, хоть мне за семьдесят! Потому я и завидовать никому не завидую: у самой все есть. А эти… Нет, дорогуша, причина тут в другом: они все сидели, как мумии, только и делали, что хвастались, у какой портнихи какое платье пошили, а мужику оно надо, их платье? Ему, что под платьем, интересно! И опять ты, парень, ошибся, если подумал, что я про сиськи. Они какие-никакие, а у всех имеются. Другого у них под платьем не было: огонька! Задора не было! Все в платья да в приличия ушло. А для мужчины огонек – первейшее дело! Вот и не нужны они были никому, даже мужьям своим, только чесали языками: такая-сякая, головы кружит, поблядушка… Да и про меня такое ж говорили. Корова, мол, толстая, а мужики у ней не переводятся, так это потому, что она – я то есть – на передок слаба. Вроде как даю без разбора… А чего еще сказать синим чулкам этим, которых ни один мужик, включая мужа, оприходовать не хочет? Только других поливать и остается! Это все от дурости бабской. Я Алку никогда не осуждала, что у нее там было, с кем было – не мое дело. Сама эти бабские грязные языки и тухлые мозги ненавижу.

– А что было? – осторожно поинтересовался Кис.

– Ну, увлекались ею разные. Она, может, тоже – не знаю. Видали ее иногда в обществе то того, то другого.

– А муж как же?

– А он какой-то отвлеченный был. Я тогда-то и слов таких не знала, а сейчас вот думаю, вспоминая: а не «голубой» ли был? То ли у него до другого места интерес имелся, то ли и впрямь в облаках витал, ничего не видел… Хотя Алкиных поклонников выдаивать он умел, ему всегда для кино условия создавали по первому классу. Только такая романтичная особа, как Алка Измайлова, могла влюбиться в такого хмыря, как Сергеевский.

– Хорошо, пусть не с вами лично, – упрямствовал Кис, – но могло ли быть что-то такое темное, что связывало всех этих людей между собой?

– Ты как скажешь, парень! Темное, оно всех связывало. Все чего-то где-то накрутили. Да я особо никогда не вникала, не в моих привычках в чужие дела соваться, в своих бы разобраться! Да ты чего имеешь в виду-то?

– Не знаю, какие-то грехи…

– Уж не на групповуху ли намекаешь?

– А что, была?

– А я над ними со свечкой не стояла, – захохотала Тучкина, и посуда в шкафчиках жалобным звоном снова запросила о пощаде. – У меня свои были… дела. Мы с ней мужиков никогда не делили. У ней – свои, у меня – свои. На нас спрос разный, дело вкуса. Кому посубтильней, как Аллочка, кому «визьмешь в руки, маешь вещь». Так что не скажу я тебе, как они там организовывались, коллективно или индивидуально… – И она снова залилась богатырским смехом.

* * *

И Олег Ларионов, которого Кис прозвал «Алка-Зельтцер», и Ольга Тучкина, и Алла Измайлова в один голос – или на разные голоса, но стройным хором – утверждали, что никаких сомнительных общих дел в их прошлом не было. Или, на худой конец, они им неизвестны. Тем не менее эти встречи почему-то укрепили у Алексея чувство, что он на верном пути и копать нужно именно в эту сторону. В сторону великой актрисы.

Во-первых, он решительно не желал согласиться с мыслью, что покушение – назовем его пока именно так, хоть это и не доказано, – на Измайлову было лишь случайным совпадением по времени с загадочными убийствами випов.

Во-вторых, встреча с актрисой оставила у него чувство недоговоренности с ее стороны. Она явно скрывала что-то, причем скрывала не только некие факты, но даже и саму себя, свою личность, умело пряча ее под сбивающими с толку масками. Она каскадом меняла роли, переходя от интеллигентной, утонченной женщины к капризной, взбалмошной красотке, от тщеславной комедийной актриски к надменной аристократке, которой благородное происхождение заменяют страницы в энциклопедиях и книгах по истории советского искусства. Где же она была истинная, эта женщина, и где она играла-наигрывала?

Как-то Александра сказала ему: «Ты все думаешь, Алеша, что есть человек настоящий, а есть его маска, и хочешь выковырять настоящего из-под маски. А дело в том, что это все – настоящее! И одновременно все – маски. Мы никогда не равны самим себе, мы разные с разными людьми, но это все мы, мы, самые что ни на есть подлинные. И равные самим себе только в сумме наших ипостасей…»

Помнится, он тогда еще буркнул: «Если я с одними бываю добрым, а с другими бываю злым – это вовсе не значит, что у меня маски! Я ничего никогда не играю!»

«Это неважно, играешь или нет, – ответила ему Александра. – Главное, ты разный. И посторонние люди могут гадать сколько угодно: каков же ты истинный? Добр ты или жесток? Расчетливый или бескорыстный? Простодушный или хитрый? А ты не тот или другой – ты все вместе!»

Он тогда с Сашей согласился. Но сейчас чувствовал, что есть все же разница между всякими там «ипостасями», то есть разными аспектами личности, и масками. Да, она все правильно сказала, эта умница: человек определяется в сумме своих разных сторон, и этих сторон может быть очень много… И чем сложнее душа, тем их, наверное, больше… Но… Но эта формулировка, будучи совершенно справедливой, просто неполна. Есть еще что-то другое…

Ага, вот он и нашел определение: маска – это когда тебе хотят всучить фальшивку. Ту сторону индивидуальности, которая вовсе не существует на самом деле. Но в наличии которой тебя хотят с какой-то целью убедить.