Читать книгу "Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна - Алексей Дельнов"

По образованию Мо Ди был конфуцианцем, но он резко разошелся с учителями по одному из коренных вопросов: он не был приверженцем традиций. Нерушимые семейно-клановые связи, дорогостоящие погребальные обряды и длительный траур, даже деление людей на богатых и бедных, «своих» и «не своих» (в индивидуальной психологии) – все это было не по нему. Чем тратиться на погребальный обряд – не лучше ли устроить скромные похороны, а вырученные деньги отдать живым беднякам? Если редкостные произведения искусства, изысканные блюда, мастерское исполнение музыкальных произведений недоступны каждому – зачем они? Мо Ди приходил к левацки-коммунистическому нивелированию человека.

У него был и свой взгляд на историю. Люди добры по природе, стремятся любить друг друга – но в стародавние времена они ничего не умели, жили порознь и плохо, а потому враждовали и были не лучше зверей. Наконец, договорившись между собой (каким образом – не разъяснялось), они избрали правителя, сделали его объектом нереализованной до той поры потребности во всеобщей любви – и благодаря этому стали создавать цивилизацию, плоды которой позволили всем жить в равном достатке и во взаимной любви.

Это было что-то вроде описания «золотого века», который существовал во времена мифических царей древности, в первую очередь при усмирителе потопа Юе. Но к этому и надо вернуться. Простая одежда, простая здоровая пища, небольшие одинаковые дома, забота друг о друге – что еще нужно человеку? А если кому-то этого мало – это люди опасные, к ним надо приглядываться, а в случае чего – незамедлительно доносить властям.

Власти же должны обращать особое внимание на тех из младших по званию, кто выказывает особые способности (в том числе в отношении бдительности) – чтобы сделать из них своих соратников по борьбе за всеобщее счастье. В конце концов, само Небо с нами: оно поровну расточает всем свой свет и благодатную влагу, а по установленным им законам мировой гармонии кара неизбежно постигнет тех, кто не признает «всеобщей любви».

Так Мо-цзы гениально проницательным оком узрел некоторые грядущие социально-политические реалии, в том числе те, что установятся при человеке, чье имя звучит очень похоже на его.

Но в его время «утилитарный расчет на то, что взаимная выгода (все любят всех, что ж здесь плохого?!) подвигнет людей принять его схему жизни, натолкнулся на упорное неприятие тех, кто привык больше любить своих, чем чужих, и тем более тех, кто любил хорошо поесть и развлечься, если это оказывалось возможным» (Л. С. Васильев). Последователи Мо Ди организовали замкнутые секты, спаянные строжайшей, имеющей религиозную основу дисциплиной. Они, подобно учителю, были принципиальными противниками войны – но, как и он, отлично владели искусством кулачного боя, и в той обстановке постоянно вспыхивающих конфликтов частенько отправлялись отстаивать чье-то правое дело.

Великий даос Чжуан-цзы пришел к заключению, что «Мо-цзы не любил людей». Но думается, он ошибся – просто это была любовь с некоторыми «идеологическими извращениями».

Философы-легисты, или, более доходчиво, «законники», отрицали присутствие доброго начала в человеке даже в потенциальном зародыше, – разве что за редкими исключениями, – а потому исходили из того, что любить человека не за что: от него надо лишь добиваться, чтобы он служил интересам власть предержащих – когда поощрениями, но чаще суровыми карами. «Слабый народ, сильное государство» – вот наиболее говорящий их лозунг.

Это были не отвлеченные теоретики, а в первую очередь деятельные практики. А законниками («фа-цзя») их прозвали несправедливо. «Делай, что приказано, и не рассуждай» – таким еще образом можно сформулировать их основную общественную позицию. Позицию, в общем-то, перекликающуюся с особенностями китайской юстиции – на которых, по случаю, давайте остановимся.

Писаные законы в старом Китае не были в чести. Когда в 536 г. до н. э. один князь свел таковые в кодекс и приказал поместить их текст на специально отлитых бронзовых табличках, один из вельмож стал смело протестовать. Доводы его были весомы: прежние достойные подражания повелители полагались не на иероглифы закона, а на свое чувство справедливости, на честность и беспристрастность своих приближенных. А «когда люди знают законы, они перестают испытывать трепет перед властями. В них просыпается мятежный дух, и они начинают прибегать к словесным уловкам».

Большинство дел старались решить «среди своих», например, внутри клана. Если уж тяжба выносилась на суд, то судья обычно знал участников процесса лично, знал их общественный вес, и выносил приговор и по справедливости, и с учетом всего прочего (в том числе полученных подношений).

На высших аристократов управу найти было трудно. Хроники повествуют, как один князь, когда гонец устно передал ему сообщение, которое он желал сохранить в тайне, приказал перерезать горло семи случайным свидетелям. Некий вельможа, взобравшись на башню, стал развлекаться, стреляя из лука по прохожим; другой приказал умертвить не угодившего повара. И эти преступления остались безнаказанными. Правда, тот факт, что они попали в исторические хроники, говорит о том, что и для своего времени эти случаи были вопиющими.

Наверное, представления о жестокости китайских пыток и казней несколько преувеличены. В древнейшие времена действительно людей иногда лишали жизни изощренно, и тот, кого сварили живьем, испытал еще не самые страшные мучения. Впоследствии при вынесении смертного приговора для большинства случаев стали ограничиваться удушением шелковым шнурком, отсечением головы или разрубанием тела пополам на уровне талии (для чего использовалось некое подобие гильотины – закрепленное на шарнирах острое лезвие) – хотя имелись и региональные особенности. Самым жестоким образом каралась государственная измена, в том числе умысел против особы государя: предателя медленно разрубали на части, причем палачи гордились своим искусством, когда частей было уже много, а человек все еще не испускал дух.

Менее тяжкие преступления карались нанесением увечий: отрубались конечности, отрезались уши, нос, совершалось оскопление (этой каре подвергся великий историк Сыма Цянь). Наиболее же распространенным наказанием были удары бамбуковой палкой с градацией: сколько ударов, легкой или тяжелой палкой они наносятся, по какой части тела – пяткам, бедрам или заду. Тюремного заключения как такового не было, в узилище люди обычно пребывали только в ожидании суда. Конечно, повелитель мог заточить кого-то в башню – но это уже «хозяин-барин». Часто применялись каторжные работы, ссылка.

Вот в таком правовом поле и стали разрабатывать свои концепции государственного управления «законники»-легисты – стараясь незамедлительно применить их на практике.

Шэнь Бухай (400–337 гг. до н. э.), министр царства Хань, в своих трактатах много внимания уделял личности правителя, тому, какими качествами он предпочтительно должен обладать, какими принципами руководствоваться. Повелитель никогда не должен проявлять торопливость, ему следует точно и весомо излагать свои мысли, не выказывать своих чувств. Лучшая позиция: держаться любезно, но при этом трезво и бесстрастно обдумывать свое решение – вслед за которым должны следовать решительные действия. Не надо без надобности демонстрировать ни ума, ни власти – но пользоваться тем и другим надо в полной мере. Своим подчиненным надо предоставлять свободу действий – но в то же время зорко их контролировать. Простой народ оставался как бы вообще вне поля зрения мыслителя.