Читать книгу "Великие любовницы - Эльвира Ватала"

А от них и не требовалось этого. Наоборот, даже рекомендовалось не очень спешить с сексом, поскольку не доросли они еще ни до него, ни до деторождения. Хуже, что и потом «ничего не будет». «Семь раз в течение двух лет (столько времени длилось это супружество) мой Артурчик будет хаживать в мою спальню, но я всегда оставалась „нетронутой“, — так будет объяснять потом судебным органам Катерина на процессе, который ей устроит второй муж Генрих VIII. Так она, значит, свою честь и корону защищала. Через два года Артур в 1502 году умирает от потной лихорадки — это такая английская национальная болезнь тогда была, которая в течение нескольких дней болезни людей на тот свет уносила. Словом, не насладясь ни жизнью, ни супружеством, Артур умирает, оставив Катерину „нетронутой“ вдовушкой. А она, бедная, не знает, что ей дальше делать. Может, к отцу с матерью в Испанию возвратиться? И свекор не знает. Он бы рад, конечно, от Катерины отделаться, да приданого жалко отдавать. Очень скупой король был, этот Генрих VII. А по закону должен был отдать Испании приданое, если жена мужа лишилась и ее на родину отвозят. И вот заметался в нерешительности: что же ему более выгодно — сына ли своего Генриха VIII на Катерине женить, или самому на ней жениться? Сегодня он решает самому жениться и женихом новоиспеченным ходит, завтра он решение меняет и вот уже его сын жених. Послезавтра он приходит к первоначальному решению и… Чехарда, словом, дорогой читатель, на английском дворе. И так он мучился, мучился сомнением, аж умер. И тогда Генрих VIII без всякого там промедления женится на Катерине Арагонской. Он уже вошел во вкус приобретения здоровой и относительно молодой жены (всего двадцать три года, против его восемнадцати — подумаешь, шесть с лишним лет разницы — чепуха). Возраст, как известно, не помеха в любовных делах! Вот герцогиня Матильда, имея сорок шесть лет, вышла замуж за семнадцатилетнего баварского графа Вельфа, и никто ни из народа, ни из придворных над нею не смеялся. Словом, женился Генрих VIII на Катерине Арагонской, и надо вам сказать, что на первых порах это супружество было даже счастливым. Двое молодых, красивых и здоровых людей. Он, по описанию хроникера, с нежной золотистой бородкой, румяным лицом, стройной фигурой, с голубыми большими глазами, ну она — не красавица, конечно, но тоже ничего себе. Аппетитная и здоровая! Чего же еще надо! И король очень даже охотно начал хаживать в спальню жены. Альков королевский стал жарким! Когда придет ему охота, королю, с женой поспать, он звонит в колокольчик, камердинер войдет, занавески у кровати раздвинет, ночную парадную рубашку и халат королю наденет, и вот с самой малой группой лиц, даже до роты не доходило, они, освещая себе путь канделябрами с шестью свечами, направляются в спальню королевы. Перед спальней все придворные низко поклонятся, в сторону отойдут, и король уже без всяких там свидетелей только тет-а-тет с женою остается. Как видим, никакой парадности при вхождении короля в спальню супруги в английском королевстве не было. Это вам не французский двор, где этот церемониал невероятным этикетом оброс. Там дворцовый этикет восхождения короля в супружескую спальню — ну прямо парад на Красной площади времен социализма. Торжественно, пышно, значительно. Особенно таким вот манером Король-Солнце Людовик XIV в свою спальню хаживал. Но этот король стал рабом своих же собственных правил этикета, доросших до пухлой книжки, прочесть и усвоить которую не каждый в состоянии был сделать! Чего только там нет! И как должен король кушать, и как водичку и вино пить, и как в спальню к королеве хаживать, и, извините, даже как испражняться. Любопытным скажем — испражняться, конечно, не запрещалось, для этого и особое креслице существовало, с дыркой посередине, бархатом обшитое и стульчаком называемое. И в знак особого благоволения к какому-нибудь послу дружественной державы тому разрешалось присутствовать при этом знаменательном событии».

Вот только не знаем, допускал ли дворцовый этикет вынесение горшка в присутствии послов. Может, и этот пункт в церемониале был представлен. Заботились же бордели о хорошеньких, обитых шелком и дорогими кружевами горшочках для своих проституток. Там чуть ли не за честь почиталось в присутствии клиента его торжественно пронести перед его носом, пока некий Гарингтон во времена Елизаветы Английской унитазы со спускающейся водой не придумал. И все. Революция в деле испражнений произошла. Чистоты стало больше, вони меньше во дворцах, но «хороший» церемониал был загублен. Ведь чем пестрели газеты того времени? Давайте заглянем. Там много и подробно рассказывается про… мочу Людовика XV. А знаете, какое знаменательное событие произошло первого мая 1774 года? Не первомайский парад на Красной площади, конечно. В этот день вся Франция узнала, что «моча Людовика XV хороша по качеству и по количеству». А второго мая, что «мочой короля врачи довольны». А четвертого мая, что «моча прекрасна и течет хорошо».

Моча-то прекрасна, да сам Людовик XV не очень, потому как пятого мая он уже умер. Да, о моче нашего великого Петра I пресса так не распространялась, хотя умер царь от неиспускания мочи и в великих муках.

При жизни этот король, Людовик XV, очень страдал от созданного дворцового этикета своего прадеда Людовика XIV, но нарушить его не мог и так говорил: «Я люблю свой двор больше всего на свете, но всегда у своего локтя ощущаю непрошеного наставника — этикет».

И когда однажды в постели своей любовницы Помпадур у короля от избытка любовных утех вдруг начало останавливаться сердце и ему грозила смерть, он врача позвать не позволил, пока его не перенесут в собственную спальню. Еще бы! Ведь какое страшное, беспрецедентное нарушение этикета могло произойти, если бы вся Европа узнала, что король умер не в своем ложе, а в спальне своей любовницы.

Кушать все короли любили порядочно, а даже, извините, не наш это лексикон, только Сен-Симона, не кушали, а «жрали». Мария Лещинская, жена Людовика XV, однажды за ужином съела 180 устриц и выпила огромное количество пива. Но каждый глоточек воды или вина, каждый кусочек мяса или хлеба сопровождался невозможным церемониалом. Вот «кушает» Людовик XIV, который это занятие очень любил и днем и ночью, так что на его ночной столик клалась гора пирожков и бутыль вина: «Для питья имелся специальный слуга, старший мундшенк, которому свое желание король сообщал шепотом, а тот во всеуслышание кричал: „Пить его величеству“». Тогда три мундшенка делали глубокий поклон, удалялись и приносили серебряный позолоченный кубок и два графина и отпивали воду. Король сидел молча и в ожидании — не свалится ли кто из них от всыпанной отравы. Но нет, никто не упал, мундшенки живы, и королю можно испить водицы.

За столом шесть служителей стояло за стулом короля — они подавали ему чистые тарелки. При парадных обедах кушать приближенным короля полагалось сидя с ним в снятых головных уборах. А вот во время походных обедов — ни в коем случае. Разрешалось кушать тогда в головных уборах. И только один король мог себе позволить есть без шляпы. Но если король обращался во время такого обеда к кому-либо из присутствующих, тот должен был поспешно снять шляпу. Неснятие ее считалось нарушением этикета и оценивалось как неуважение к королю. Представляете себе, дорогой читатель, всю прелесть таких обедов проголодавшихся приближенных — надень шляпу, сними шляпу, надень… Да, особенного в присутствии короля не накушаешься. Не потому ли дамы Анны Австрийской любили кушать не в ее обществе, а всегда после нее, когда они, не соблюдая этикета, голодными волками накидывались на оставшиеся после нее куски.