Читать книгу "Чертова дюжина Путина. Хроника последних лет - Андрей Пионтковский"

или штурмовать школу, обрекая детей на гибель, но демонстрируя свою непреклонность в борьбе с международным терроризмом, ту самую непреклонность, которой на следующий день будут аплодировать лучшие публицисты России — от Проханова до Радзиховского.

Власть свой выбор сделала. И сделал ли его верховный главнокомандующий лично, или постарались за него услужливые подчиненные, на Страшном суде никакого значения иметь не будет. Лучше бы он жевал шербет, чем кокетничал с Злобином.

Анна и президент

11 октября 2006 года

Три дня он молчал, как он всегда трусливо и с презрением к своим подданным молчит в дни национальных трагедий. Но перед иноземными президентами и журналистами он уже не смог отмолчаться.

С трудом сдерживая душившую его ненависть к покойной, он открыл рот на пресс-конференции в Дрездене:

«Это убийство нанесло России больший урон, чем публикации Анны Политковской. Но я думаю, что журналисты должны это знать, что степень ее влияния на политическую жизнь в стране была крайне незначительной. Она была известна в журналистских и правозащитных кругах, но ее влияние на политическую жизнь в России было минимальным».

Один мой коллега справедливо заметил, что комментировать это невозможно. Тошнит. Невозможно, но нужно. В руках этого человека судьба огромной страны, а может быть, и всего мира.

Почему вдруг в день похорон зверски убитой русской женщины немецкие журналисты должны(!) были непременно узнать из уст русского президента, каким незначительным писакой, не обладавшим никаким политическим влиянием, она была, и какой вред она все-таки нанесла России?

Почему внедрением именно этой оперативной легенды был в скорбную минуту прощания так озабочен образцовый христианин с болтающимся на шее крестиком, освященным на Святой Земле?

А потому, что очень важен был для него очевидный подтекст этой кощунственной тошниловки:

«Подумайте сами, господа. Она была слишком ничтожна и не опасна для нас. Нам не было резона ее убивать. Вот если бы она действительно влияла на политические процессы в России, тогда бы мы ее непременно замочили, и ее смерть принесла бы пользу великому делу возрождения России. Атак ее смерть принесла нам только вред. Поэтому ясно, что ее убили и подбросили к нашему порогу наши политические противники. И мы обязаны найти, и найдем исполнителей и заказчиков этого омерзительного преступления против российской государственности и меня лично. И я заверил в этом фрау Меркель, вызвав у нее чувство глубокого удовлетворения».

В психиатрии есть такой диагноз — «нравственный идиотизм». Каждым своим публичным выступлением г-н президент ставит его себе. Хотите узнать, что будет с вами завтра? Сходите в театр на оперу Альфреда Шнитке «Жизнь с идиотом». А вернувшись из театра, откройте новый роман Владимира Сорокина «День опричника». Это о путинской России-2006, уже несущей в чреве сорокинскую Россию-2027.

Анна

16 октября 2006 года

Сегодня ее душа окончательно покидает нас, и у нас есть последняя возможность проститься, уже не отвлекаясь на тьму ее убийц и хулителей, заполнивших своей ненавистью кто — Интернет, кто — официальную хронику государственных каналов. Хотя я, например, долго не забуду одного редактора «патриотической» газеты, который публично пожалел, «что у Анны Политковской была такая легкая и достойная смерть».

Мне почти всегда было мучительно тяжело читать Анну. Ее строки были наполнены невыносимой человеческой болью, страданием разрываемых тел и душ жертв, которым не суждено было умереть «легкой и достойной смертью».

Им, умершим в аду, Анна возвращала сочувствие и достоинство после смерти. Я часто задавал себе вопрос: а каково это было не читать, а писать, пропуская всю эту боль через свое сердце, потому что только так можно было писать о том, о чем писала Анна.

Она не идеализировала и не романтизировала чеченское сопротивление. Она писала об их мерзавцах так же, как и о наших. В этой войне она всегда была на одной стороне — на стороне жертв. Но она была, прежде всего, русским писателем, потому что так же, как и великий русский писатель, свидетель и участник все той же русско-чеченской войны, только проходившей полтора века назад, своим сочувствием к чеченцам Анна спасала честь русских.

Спускаясь в ад, она ежедневно брала на себя те муки, которые мы заслуживали своей трусостью, бессердечием, равнодушием, невозможностью воспринимать чужую боль. И нам остается только скорбеть о том, что правда, которую она приносила, не нужна была ее соотечественникам, даже порой самым близким ей людям.

В небесном Иерусалиме так же, как и в земном, должно быть, есть своя Аллея Праведников. Место Анны там. Праведники Второй мировой войны спасали не только евреев, они спасали души своих соотечественников. Будем всегда помнить, что Анна сделала для всех нас — русских и чеченцев, изуродованных жертв этой бесконечной трагедии абсурда.

И еще. В одну из лунных ночей в той, другой жизни откуда-то появится и будет долго семенить рядом, заглядывая ей в глаза, невысокий лысоватый человек в белом плаще с кровавым подбоем, умоляюще повторяя: «Но ты мне, пожалуйста, скажи, Анна, ведь ты действительно не пользовалась никаким влиянием и не представляла для меня никакой опасности?»

«Ну, конечно, не представляла, добрый человек. Тебе это померещилось».

Потом его вежливо уведут к Святому Петру — и он убедится, наконец, каким влиянием обладала Анна.

Девятый вал

Слепящая тьма

5 февраля 2007 года

Чудовищная по урону, нанесенному репутации России, полониевая авантюра силовиков, казалось бы, давала кремлевским «либералам» новую и, наверное, уже последнюю возможность переломить ситуацию в свою пользу. Но они снова не отважились на открытое публичное противостояние партии пожизненного срока, ограничившись невнятным блеянием о «врагах России, врагах Путина, в том числе за рубежом». Почему?

Ответ можно найти в знаменитом романе Артура Кестера «Слепящая тьма» (1940), посвященном кремлевским разборкам 70-летней давности. Автор, как и многие его современники, задавался вопросом: почему представители так называемой ленинской гвардии так обреченно шли на заклание в эпоху большого террора, не отваживаясь выступить против сталинского режима?

Через психологию поведения главного персонажа Николая Рубашова, человека в иных обстоятельствах большого личного мужества, Кестлер показывает, что дело было не столько в их трусости, сколько в ослепленности Властью, в кастовой принадлежности к верхушке режима, в психологии жертв-палачей, связанных общей идеологией, общими преступлениями. Что касается «ельцинской гвардии», я бы еще добавил — и общим происхождением миллиардных состояний.

Поэтому выйти за пределы кремлевского круга и обратиться к абсолютно чуждому и совершенно непонятному им «народу» было для них немыслимо. Они так и продолжали цепляться за ускользавшую видимость Власти, пока их всех не замочили, одного за другим, вытащив из уютных сортиров Дома на Набережной, этой по-спартански аскетической Рублевки-37.