Читать книгу "Падение Хаджибея. Утро Одессы - Юрий Трусов"

Однако, как ни загружала себя работой Маринка, тоска ее по милому не только не проходила, а усиливалась.

Образ любимого постоянно вырастал перед ней. То она видела его перед собой вернувшимся из удачного похода, покрытым пылью далеких дорог, радостным, простирающим к ней сильные руки. То мрачные мысли заслоняли этот образ, и ей рисовалась картина боя казаков с ордынцами. Маринке представлялось, что Кондрат сбит ударом турецкой сабли и кровь бежит из его рассеченной груди. В такие минуты девушка вскрикивала, работа валилась у нее из рук.

– Что с тобой? – спрашивала Охримовна, осеняя ее крестным знамением. – Нечистый, что ли, мутит?..

– Так, думка одна невеселая. Кондратко вспомнился, – отвечала Маринка.

– А ты не печалуйся о нем, не надо! Вернется он невредимый, – успокаивала ее, сама тайком вздыхая о сыне, Охримовна.

Но тоска и тревога Маринки по любимому все росла.

Теперь Маринка в душе проклинала себя, что отпустила Кондрата в опасный чумацкий путь. Не надо ей никакой соли, никаких денег. Она готова и невенчанной пойти за милого замуж, лишь бы не подвергать его жизнь опасности.

Маринке нужно было одно – лишь бы Кондрат, живой-здоровый, поскорей возвратился домой.

Тоска извела девушку. Румянец сошел с ее щек, веснушки, ранее незаметные, теперь явственно обозначились на лице, бледно-синие глаза потемнели, стали задумчивыми.

Маринку неудержимо тянуло к старой вербе, где было столько встреч с Кондратом…

Бурило строго-настрого запретил ей отлучаться, и Маринка не без колебаний решилась нарушить запрет деда.

Однажды, когда на обеих старух напала послеобеденная дрема, девушка надела свой запорожский костюм, взяла оружие, оседлала коня, выехала из зимовника и помчалась к Лебяжьей заводи.

Осень уже оголила ветви деревьев, но на старой вербе еще держался золотой наряд. И теперь каждый сохранившийся пожелтевший листочек казался Маринке дорогим знакомцем – свидетелем ее встреч с любимым. Взволнованная нахлынувшими воспоминаниями, девушка спрыгнула с коня и легла ничком в траву у корней вербы. Здесь не перед кем было таить своих чувств, и слезы ручьем полились из девичьих глаз…

Тревожное ржание коня напомнило Маринке, что пора возвращаться домой. Обратно к зимовнику она ехала такая же грустная. Слезы нисколько не облегчили тоски, и по-прежнему ее мучило какое-то смутное предчувствие беды.

Уже у самых кустов терновника, когда она въехала на тропинку, ведущую к зимовнику, Маринка услышала далекий конский топот и, оглянувшись, увидела скачущий к ней большой отряд татар. Девушка невольно хлестнула коня, направив его дальше по тропе. Но тут же остановила лошадь, выпрыгнула из седла, сняла с плеча ружье, взвела курок и прицелилась.

Отчаяние овладело Маринкой. Ведь это она привела сюда ордынцев – на погибель себе и двум старым женщинам. Так пусть же ее растопчут ордынские кони! Она готова смертью искупить свою вину… Она не сдастся в неволю. Прощай, любимый Кондратко, прощай, дед Бурило!..

Метким выстрелом Маринка сбила переднего всадника. Заряжать ружье времени уже не было – все равно татары успеют доскакать раньше. Она выхватила из ножен саблю. Но ей не удалось взмахнуть острым клинком. Петли двух арканов, брошенных одновременно, стянули ей горло, повалили на землю – под копыта скачущих ордынских лошадей.

Через минуту Маринка, облитая кровью, стояла перед кривоногим толстогубым ордынцем. Ураз-бей восхищенно буравил ее маленькими косыми глазками.

– Хороша девка! Красивая девка! За нее сам паша Очаковский много денег даст. – И он без злобы два раза стеганул нагайкой Маринку по лицу.

Остальное было хуже самого страшного сна. На ее глазах ордынцы зарубили Охримовну и старуху-сербиянку – мать Луки. Затем, желая уничтожить нечистых, по-мусульманским представлениям, животных, загнали в хлев огромную свинью с десятью поросятами, забросали хворостом и подожгли. Свиньи подняли визг…

Позади испуганного стада коров погнали ордынцы в свой улус Маринку с завязанными сзади руками.

Дикое поле

В ту ночь Ивана Бурилу разбудил стук в дверь его поноры.

– Открой, хозяин, открой! Худа не будет! Открой! – кричали по-татарски в перерыве между ударами.

Старый запорожец понял: ночное посещение ордынцев означает внезапный набег на слободу. Бурило за свою долгую жизнь на Ханщине изучил татарские обычаи и всегда был готов к любым хитростям незваных гостей. Поэтому он поспешно оделся, взял оружие, с которым никогда не расставался, и спокойно отодвинул камень в углу горенки. В земляном полу открылось отверстие, в которое мог свободно пролезть человек. Это был подземный ход в тайный погреб.

Бурило влез в отверстие, затем закрыл его, придвинув камень на прежнее место. Старик прошел в погреб, а из него скрытым ходом в заросли терновника. В кустарнике пролегала тропинка, ведущая за слободу, в степь.

По тропинке Бурило полз так, что ни одна веточка кустарника не шелохнулась. Очутившись в безопасности, он осторожно приподнялся и осмотрелся.

Слободская балка была озарена пламенем горящих понор. Стояла безветренная ночь, и языки огня столбами поднимались к звездам. Крики людей, рев испуганного скота, редкие выстрелы сразу все объяснили Бур иле. Он понял, что его родная слобода сделалась жертвой внезапного, хорошо подготовленного нападения большого отряда ордынцев. Вступать сейчас в борьбу с ворвавшимися в селение татарами было бесполезно. Разве могут сонные, захваченные врасплох жители оказать сопротивление вооруженным до зубов воинам? Надо как можно скорее спешить к зимовнику – спасать Маринку и старух…

Бурило медленно пополз дальше, в степь. Его осторожность оказалась не лишней. Он увидел фигуру татарского всадника. Ордынцы всегда окружали местность, на которую совершали набег, кольцом стражи, чтобы никто из жителей не мог спастись от их сабель. Вот когда старому запорожцу пригодилась пластунская выучка!

Бурило неслышно подполз к всаднику. Тот не успел и охнуть, как казачий нож ударил его под левую лопатку. Татарский конь бешено захрапел, встал на дыбы, но сильная рука Бурилы укротила его, и он покорно понес его к зимовнику.

Холодный рассвет застал Бурилу на пепелище зимовника. Роняя слезы, он рыл глубокую могилу.

Скоро могильный холм прикрыл изуродованные тела двух пожилых женщин.

Возвратясь в свой зимовник, Бурило сразу же собрался в погоню за ордынцами. Он хотел догнать татар и отбить Маринку. Мысль, что она сейчас находится в неволе, привела старика в мрачное исступление. Он решил: или освободит Маринку, или погибнет под саблями татар.

Две версты гнал Бурило коня по ночной степи, по следам татар, пока трезвый расчет опытного воина не взял верх над чувствами. «После набега ордынцы крепко сторожат пленников и свой улус. Разве мне, старому, одолеть их стражу? Погибну только зря – все равно не отбить Маринку у татар. А погибну – кто тогда ей подмогу даст? Вот через несколько дней вернется Кондрат с чумаками – тогда иное будет», – решил Бурило и повернул коня обратно к зимовнику.