Читать книгу "Хижина - Уильям Пол Янг"

Мак отвернулся, чувствуя, что ему вот так, сразу, не осмыслить услышанное.

— Ты ведь знала, что я приеду? — спросил он негромко.

— Разумеется, знала, — Она по-прежнему была занята и стояла к нему спиной.

— В таком случае был ли я волен не приезжать? Был ли у меня выбор?

Папа снова повернулась к нему лицом, ее руки были испачканы тестом и мукой.

— Хороший вопрос, но как далеко тебе хотелось бы зайти? — Она не ждала ответа, зная, что у Мака его нет. Вместо того она спросила: — Ты веришь, что волен уехать?

— Полагаю, что да. Это так?

— Конечно так! Мне не нужны пленники. Ты волен выйти в эту дверь хоть сейчас и отправиться к себе, в пустой дом. Или же пойти вместе с Вилли в «Мельницу». Даже если я знаю, что из любопытства ты приедешь, лишает ли тебя мое знание возможности уйти?

Она умолкла на мгновение, потом вновь занялась стряпней, говоря через плечо:

— Или же, если ты хочешь продвинуться хотя бы на йоту, мы можем поговорить о природе свободы как таковой. Означает ли свобода то, что ты можешь делать все, что хочешь? Или потолкуем обо всех ограничениях в твоей жизни, которые на самом деле лишают тебя свободы? О генетическом наследии твоей семьи, о твоей уникальной ДНК, об особенностях метаболизма, о всяких там квантах, которые выведут нас на над атомный уровень, где лишь я являюсь вечным наблюдателем? Или же обсудим такие темы, как вторжение в твою душу болезни, которая живет и сковывает тебя, влияние социума, окружающего тебя, привычки, которые порождают синаптические связи и прокладывают тропки в твоем разуме? А ведь есть еще реклама, пропаганда и парадигмы. Учитывая влияние всех этих факторов, всех этих влияний и ограничений, — вздохнула она, — что на самом деле есть свобода?

Мак в очередной раз не нашел что ответит!

— Только я могу тебя освободить, Макензи, но свободу нельзя навязать силой.

— Я не понимаю, — отозвался Мак. — Я даже не понимаю, что ты сейчас сказала.

Она улыбнулась.

— Я знаю. Я и не надеялась, что ты поймешь прямо сейчас. Я говорила на будущее. В данный момент ты не понимаешь даже, что свобода — это развивающийся процесс. — Она нежно взяла руку Мака в свои, испачканные мукой, и, глядя прямо в глаза, продолжила: — Макензи, Истина должна тебя освободить, и у Истины есть имя, он там, в мастерской, весь в опилках. Все это в нем. И свобода — это процесс, который протекает во взаимоотношениях с ним. Тогда все то, что бурлит у тебя внутри, начнет постепенно выходить наружу.

— Откуда ты можешь знать, что именно я чувствую? — спросил Мак.

Папа не ответила, только посмотрела на их руки. Он проследил за ее взглядом, и тут впервые заметил шрамы на ее запястьях — такие же, он понял, должны быть у Иисуса. Она позволила ему осторожно прикоснуться к шрамам, оставшимся от глубоких ран, а он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Слезы медленно катились но ее лицу, оставляя дорожки в муке, которой были припудрены ее щеки.

— Ты ведь не думаешь, что то, что избрал для себя мой сын, ничего нам не стоило. Любовь всегда оставляет след, — сказала она тихо. — Мы же были там вместе.

Мак удивился:

— На кресте? Нет, погоди, мне казалось, ты его покинула, ну, ты же знаешь: «Мой Бог, мой Бог, почему Ты оставил меня?» — Это были те слова Писания, которые Мак часто повторял во время Великий Скорби.

— Ты не понял заключенной в этом тайны. Несмотря на то, что он чувствовал в тот момент, я никогда его не покидала.

— Как ты можешь так говорить? Ты покинула его точно так же, как покинула меня!

— Макензи, я никогда не покидала его и никогда не покидала тебя.

— Для меня во всем этом нет никакого смысла, — отрезал он.

— Я знаю, что нет. Во всяком случае, пока нет. Но хотя бы поразмысли вот о чем: если все, что ты видишь перед собой, одна лишь боль, может, она просто заслоняет меня?

Мак ничего не ответил, и она снова принялась месить тесто, словно предоставив ему необходимое для раздумий пространство. Она, кажется, готовила разом несколько блюд, добавляя различные ингредиенты. Мурлыча какую-то, вероятно привязавшуюся, мелодию, она завершила последние приготовления и собралась посадить в духовку пирог.

— Не забывай, история не закончилась на его ощущении покинутости. Он сумел отыскать путь, который привел его в мои объятия. О, что это был за миг!

Мак, несколько ошарашенный, привалился к кухонному столу. Его чувства и мысли представляли собой сплошной сумбур. Часть его существа желала поверить в то, что говорит Папа. Но другая часть довольно громко протестовала: «Это никак не может быть правдой!»

Папа взяла в руки кухонный таймер, чуть повернула ручку и поставила на стол перед ними.

— Я не то, что ты думаешь, Макензи.

Мак взглянул на нее, посмотрел на таймер и улыбнулся.

— Я чувствую себя совершенно потерянным.

— Что ж, давай попробуем отыскать тебя в этой неразберихе.

Словно подчиняясь какому-то знаку, на подоконник кухонного окна опустилась голубая сойка и принялась вышагивать взад-вперед. Папа протянула руку к жестяной коробке и, открыв окно, предложила мистеру Сойке попробовать зерен, которые держала на кухне явно для этой цели. Как будто преисполненная смирения и благодарности, птица, нисколько не колеблясь, подошла прямо к ее ладони и принялась клевать.

— Взглянуть, к примеру, на нашего маленького приятеля, — начала она. — Большинство птиц были созданы, чтобы летать. Оказаться взаперти для них означает ограничение способности к полету, а вовсе не иной способ существования. — Она помолчала, давая Маку возможность поразмыслить над ее словами, — Ты, со своей стороны, был создан быть любимым. Поэтому для тебя жить так, словно ты нелюбим, есть ограничение твоей способности, а не способ существования.

Мак кивнул, не в знак согласия, а просто чтобы показать: но крайней мере это он понял и следит за ходом мысли. Это утверждение показалось достаточно простым.

— Человек, живущий нелюбимым — все равно что птица, лишенная способности летать. Вовсе не то, что я хотела для тебя.

В этом и была неувязка. Он в данный момент не ощущал себя любимым.

— Мак, боль подрезает нам крылья и лишает способности летать. — Она выждала секунду, чтобы слова достигли цели. — И если она остается надолго, то ты можешь забыть, что был создан прежде всего для полета.

Мак молчал. Странно, но молчание нисколько его не тяготило. Он посмотрел на птицу. Птица в ответ посмотрела на него. Он задумался, может ли она улыбаться. Во всяком случае, вид у мистера Сойки был такой, словно он улыбается, причем даже сочувственно.

— Я не то, что ты, Мак.

Это не было хвастовством, это была констатация факта. Однако для Мака эти слова были словно ушат холодной воды.