Читать книгу "Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова"

Вот и с Логиновым произошло то же самое. Он обстоятельно рассказал Гулькину обо всем, что знал о смерти его коллеги – Дениса Караваева. Быть может, это произошло потому, что у него и в мыслях не было заподозрить Михаила Михайловича в убийстве, а может, потому, что он просто расслабился и потерял всякую бдительность. В любом случае ему было приятно сидеть в этой кухне, источавшей ароматы вкусной еды, сладковатого запаха сухого теплого дерева и еще чего-то непонятного, чем, вероятно, пахнет само время.

– Вы можете рассказать что-нибудь о Караваеве? Где вы с ним познакомились? Давно ли вы его знаете?

– Вообще-то я знаю его уже довольно долго, лет пятнадцать тому назад примерно мы познакомились. Меня свел с ним один человек, ныне покойный… Мне предложили, как сейчас помню, купить комплект немецкого фарфора по очень выгодной цене, и я услышал, что цену у покупателя перебили и сделал это некий Денис Караваев. Я захотел с ним встретиться и объясниться. Ведь у меня с покупателем была старинная дружба, и он обещал мне эти безделушки. Я понимаю, для вас все эти тарелки-ангелочки не представляют никакой ценности, для меня же они – источник моего удовольствия. Я живу всем этим, понимаете? Я как ребенок, который мечтает о какой-то игрушке и вдруг узнает, что эту игрушку купили для какого-то другого ребенка! Тем более что этот фарфор в те времена стоил просто копейки! Меня этот факт зацепил. И вот меня свели с Караваевым. Я даже обвинительно-раздражительную речь заранее заготовил, собрался было уже высказать ему все прямо в лицо, как вдруг понял, что этот человек мне ужасно симпатичен! Вы бы видели, каким он был в то время! Молодой, ужасно обаятельный, с дерзким взглядом и ироничной улыбкой. Он покорил мое сердце! Нет-нет, не подумайте ничего такого – я имею в виду сексуального, – нет, просто он мне чертовски понравился как человек. К тому же мы с ним очень быстро договорились на тему фарфора и некоторых других вещиц, которые его интересовали постольку-поскольку, а я‑то просто бредил французскими парными вазами, которые он мог для меня достать через своего знакомого московского антиквара. Просто я коллекционировал их, вместо того чтобы перепродавать и извлекать из этого прибыль.

– Чем занимался Караваев?

– Орденами, – кротко ответил Гулькин, перебирая большим и указательным пальцами обеих рук, словно сплетал в воздухе невидимую цепочку. – Исключительно орденами.

– У него была хорошая коллекция?

– А об этом никто не знал! Я, во всяком случае, предполагаю это. Я так до конца и не понял: либо он коллекционировал их так же страстно, как я – свои вазы и буфеты, либо же он не менее страстно коллекционировал вырученные за эти ордена деньги. В начале нашего знакомства мне казалось, что он просто одержим орденами, он мог часами рассказывать мне об истории каждого ордена. А потом, когда он, как я думаю, удачно перепродал один из своих орденов (он так и не признался мне, какой именно, я могу лишь предполагать, что это был орден Ушакова второй степени)…

– Но ведь это, насколько даже мне, непосвященному человеку, известно, очень дорогой орден!

– В том-то и дело. Уж не знаю, каким образом Караваеву удалось его приобрести в свое время, но что он выгодно продал его, повысив цену вдвое или втрое, – это точно. Он радовался, как ребенок! В сущности, когда мы, взрослые, радуемся, то всегда походим на детей. Извините, я отвлекся. После той сделки он сразу же отправился в Калифорнию. Не в Египет или Турцию, и даже не в благословенную Францию либо, прости господи, в отель «Парус», в Эмиратах, куда я и сам был бы не прочь съездить, а почему-то в Калифорнию. И знаете, я понял его! Что мы, антикварные крысы, можем себе позволить, если уж мы одержимы этой страстью к коллекционированию? Да ничего, кроме желания приобрести нечто, в мечтаниях о чем мы не можем заснуть, о чем думаем постоянно, забывая поесть, словом, мы как бы больны этой вещью и во что бы то ни стало хотим ее получить, купить, выменять, выпросить и так далее и тому подобное! Я, к примеру, редко позволяю себе выходить из дома. Я элементарно боюсь, что, пока меня не будет дома, меня ограбят. Думаю, что мы все в какой-то степени боимся этого. Но Денису удалось преодолеть себя, отстраниться от этого, казалось бы, нескончаемого потока желаний и планов, этого вызывающего зуд стремления продолжить поиски какой-то вещи – по Интернету ли, по переписке, в бесконечных телефонных переговорах, – словом, он отсек себя, хотя бы на время, от своей страсти, оставил за плечами все страхи и полетел за какой-то другой, быть может, даже более старой, родившейся еще в юности, мечтой об Америке, о Калифорнии – с ее невозможными пляжами. Думаю, он просто решил увидеть другой мир, другую страну, которой он в свое время бредил, как и мы все понемногу. Я и завидовал ему, и восхищался им. Подумал: вместо того чтобы подчинить своей жизни, своим желаниям и прихотям вещи, я сам подчиняюсь им, я ползаю перед ними на коленях, я целую их, прижимаю к груди, ласкаю, как молоденьких девушек, и это – вместо того чтобы ими пользоваться, держать их в своих крепких объятьях, не боясь раздавить их, расплющить, овладеть ими…

Гулькин, произнося свой монолог, даже вспотел. Достал из буфета бумажные салфетки, промокнул лоб.

– Значит, вы никогда не видели его коллекцию?

– Я? Нет, никогда. Но другие видели. Вернее, не всю коллекцию, лишь некоторые ордена и медали. Но, думаю, самые важные и дорогие свои вещички Денис никому не показывал, разве что потенциальным покупателям, на которых он выходил исключительно через доверенных лиц. Послушайте, я понимаю, зачем вы сюда пришли, и могу только догадываться, каким образом вы вышли на меня… Думаю, всему виной его записная книжка. Но там много таких же, как я, средненьких антикваров или просто людей, в свое время бывших интересными для Дениса. В основном он вел переговоры и обменивался медальками с московскими крупными фалеристами, с которыми я незнаком. И даже если вы выйдете на них, ничего узнать не сможете. Они будут молчать как рыбы. И знаете почему? Да потому, что теперь имя Дениса Караваева пахнет свежей кровью! А то, чем он занимался, пахнет большими деньгами. Вы хотя бы знаете, сколько могут стоить эти ордена?! К примеру, я недавно прочитал в каком-то издании, что тот же орден Ушакова второй степени мог быть куплен за сто тысяч долларов, а продан в два раза дороже! Что же касается других, скажем, орденов имени Кутузова, Суворова, Невского, Нахимова, Хмельницкого – то за них дают меньше, но все равно – от десяти до пятидесяти тысяч долларов. Признайте – какие-никакие, а деньги! Я уж молчу о сказочных, на мой взгляд, экземплярах, к примеру, за знаменитый, роскошный орден Победы (платиновый, и в нем – шестнадцатикаратовый бриллиант) дают от пяти до десяти миллионов долларов!!! Но что касается Дениса, не думаю, что у него был этот орден… Хотя кто его знает – может, из-за этого ордена его и убили? Ведь вы сказали, что ему разбили голову! Вот! Вот чего я боюсь больше всего на свете!.. Игорь Валентинович, давайте я нарежу еще колбаски?

Игорь и не заметил, как, слушая Гулькина, съел всю колбасу. Ему стало стыдно, он почувствовал, что краснеет. Тоже мне, следователь прокуратуры, серьезный человек, а оголодал так, что объедает своих свидетелей!