Читать книгу "От любви до ненависти - Елена Белкина"

— Да, — сказала я. — Конечно.

Узким интеллектуальным кругом оказались, кроме нас с Мрелашвили, дородный мужчинище, которого я сразу узнала: вице-губернатор (в сопровождении блондинистой девицы) и хмурого вида человек с пальцами, унизанными татуированными перстнями (их было видно, хоть он и прикрыл почти все перстнями настоящими, золотыми), тоже с девицей и тоже блондинистой (я их про себя назвала Блондинка-1 и Блондинка-2, потому что никаких различий меж ними не было). Поскольку вице-губернатор и человек с перстнями были с девицами, я сделала вывод, что у Василия Натановича в роли девицы я.

Что ж. Так нужно.

Дача оказалась в духе тех игрушечных замков, которые понастроили сами знаете кто: из белого кирпича, башенки из красного, а конусовидные крыши башен покрыты блестящей жестью. Два этажа, на первом — холл, камин. Камин горел, но не грел, однако было тепло, потому что дом отапливался, как я поняла, через подвальный котел, от которого повсюду шли трубы и батареи. И стол был накрыт, и свечи кто-то зажег по углам (для форсу), и огромный телевизор в углу негромко звучал, но того, кто все это обеспечил, не видно. Словно незримый сказочный дух витал над домом. А над бревенчатой избушкой в глубине сада вился дымок. Баня, поняла я. И опять-таки, кто ее топит, неизвестно.

Приехали мы в разных машинах, поэтому знакомились уже в доме (а шоферы вместе с машинами тут же как сквозь землю провалились!).

— Людмила, — представил меня Василий Натанович. — Свой человек!

Вице-губернатор и человек с перстнями достаточно вежливо кивнули мне. Вице-губернатор не назвал своего имени, полагая, что его и так знают, а человек с перстнями сказал простецки:

— Петя.

Блондинки же даже и не помышляли соваться ко мне со знакомством. Из этого я сделала вывод, что все-таки я не на таком, как они, положении. Но это меня не утешило, скорее насторожило. Я понимала, что Василий Натанович гордится мною и похваляется перед друзьями: у вас, дескать, просто потаскушки, а у меня вот что! Опасная эта похвальба: мужики завистливы. (И в предчувствиях своих я права оказалась.)

Мы сели за стол. Мужчины стали жрать и пить так, словно год не видели ни еды, ни питья. А уж этого-то, я думаю, у них вполне хватает.

Или просто не терпелось им, как выразился Мрелавшвили, поскорее расслабиться?

А я все думала: какой смысл вкладывал Василий Натанович в слова обо мне: свой человек? Не значит ли это, что он гарантирует в моем лице сохранность тайны о том, что произойдет здесь? Но что произойдет?

Нажравшись и напившись, они расселись по мягким креслам и завели какие-то непонятные разговоры. Мелькали фамилии, имена… Блондинки, заскучав, захотели «порнушечку посмотреть». Поставили им кассету с порнушечкой.

Я сидела в сторонке, лицом к камину. От порнушечки меня всегда подташнивало, я не наблюдатель и не подглядыватель по натуре. Разговоры мужчин тоже были неинтересны.

Но вот они слегка переварили пищу, Василий Натанович отлучился и вскоре радушно позвал:

— А теперь в баньку, господа, в настоящую русскую баньку!

Блондинки завизжали от восторга, вице-губернатор и человек с перстнями тоже изобразили на лицах удовольствие.

Всем выданы были теплые халаты и тулупы, чтобы одеться после бани. Причем когда они появились, кто их принес, я не заметила!

Они пошли в баньку, а я так и осталась сидеть у камина.

— Люда! — сказал Василий Натанович.

— Нет, — сказала я.

— Я тебя выручил, — напомнил он.

— Я готова расплатиться. Но в баню не пойду. У меня пониженное давление, мне в бане сразу становится плохо. Я в обморок упаду.

— Если ты думаешь, что я это в качестве расплаты, то я сейчас же вызову шофера и тебя отвезут в город.

Господи, как бы мне этого хотелось! Но я понимала: нужно дойти до конца. Мне, моему сыну, моей семье нужна безопасность. Я должна выдержать. Но только не банька!

— Я просто действительно не переношу баню.

— Что ж, — сказал Мрелашвили. — На бане свет клином не сошелся.

И удалился, весьма недовольный.

Но когда вернулся вместе с распаренными мужчинами и девицами, лицо его было каким-то загадочно улыбчивым, словно он лелеял приятную тайную мысль. (Или просто от полученного удовольствия.)

Мы продолжили интеллектуальное общение, то есть опять сели жрать и пить. Беседа у мужчин была на одну тему: хороша банька, потому что можно до нее выпить, покушать, а после баньки ты как новый, будто и не ел, и не пил, можно заново и кушать, и выпивать. Они вертели эту тему и так и сяк, и я подумала, что это, наверное, их идеал: чтобы вечно жрать и пить и вечно оставаться хотящим жрать и пить.

Впрочем, я заметила, вице-губернатор налегал не так, как прежде.

В этих непринужденных светских беседах шло время.

Вот и стемнело уже.

Я извинилась, вышла из-за стола и села в облюбованное кресло к камину (огонь его меня весь вечер притягивал), смотрела, как горит бесполезное холодное пламя.

Задремала.

Очнулась от тишины.

Обернулась.

В холле никого не было, кроме вице-губернатора. Он глядел на меня.

Встал и подтащил к камину еще одно кресло.

Я поняла: Мрелашвили, готовивший меня для себя, проявил мужество, поставил интересы дела выше личных. Я имела несчастье понравиться вице-губернатору, и он попросил меня уступить. И Василий Натанович уступил, зная, что за это сможет потребовать от вице-губернатора много мелких услуг.

Я приготовилась мучиться: слушать.

Он заговорил:

— Вот так проходит жизнь: работаешь, работаешь…

(«Уважай меня, я много сил отдаю пользе государства, я значительное лицо!» — перевела я его слова мысленно в те, какие он на самом деле хотел произнести.)

— А в сущности, человеку мало надо: тепло и уют.

(Перевод: «Нажраться, выпить, распустить пузо, сесть у огонька — без чужих глаз».)

— Тепло человеческое причем, понимаете?

(Перевод: «И чтобы рядом баба красивая была, которая бы всякий бред слушала с почтительным видом».)

— Философски говоря, всем нам хочется иногда выпасть в какое-то четвертое измерение.

(Перевод: «Трахнуться хочется. Хочу тебя, женщина. Как тебе сказать об этом?»)

— Но одному в этом измерении холодно, грустно…

(«Хочу тебя».)

— Иногда встретишь человека и понимаешь: вот кого ждал. Мечтал, можно сказать.

(«Хочу тебя».)

— Это так редко бывает, когда совпадение. Но бывает же.

(«Хочу тебя».)

Уж лучше бы он оказался наглым, нахрапистым. Вице-губернатор извел меня своими околичностями.