Читать книгу "Эра негодяев - Александр Усовский"

— Семьи у него нет. Мать в Рязани, ее адрес есть у Румянцева.

— Мать, говоришь? — генерал затянулся, угрюмо посмотрел в окно. — Вот это хуже всего, я тебе скажу. Жены сейчас сам знаешь какие, да еще у военных… Всплакнёт чуток, а когда сумму за убиенного воина увидит — то тут же и успокоиться. А матерям такая весть — нож острый…

Левченко согласно кивнул.

— Да-а, черную весть кому-то придется отвезти в Рязань. Кто поедет, товарищ генерал?

Хозяин кабинета задумался, а затем решительным тоном отрезал:

— А я завтра и поеду. Мой грех — мне и отвечать. Это ведь я ее сына на смерть направил — мне и в глаза ей смотреть…

Генерал тяжело вздохнул, покачал головой. Потом достал из сейфа бутылку коньяка, два фужера, молча разлил грамм по пятьдесят, один фужер подвинул Левченко.

— Давай, не чокаясь. Земля ему пухом и царствие небесное…

Они выпили, потом несколько минут помолчали. Затем хозяин кабинета задумчиво произнес:

— Где это сказано, Левченко — 'нет большей любви, чем жизнь положить за други своя'?

— В Новом Завете, Евангелие от Иоанна.

— Точно. Вспомнил. Ведь это про нас с тобой, про капитана Полежаева, про других наших ребят, что за пятнадцать лет полегли на разных тихих фронтах… Скольких мы потеряли?

— Семь человек. Полежаев — восьмой.

— Стало быть, уже восемь… Кто был первый, помнишь?

— Я тогда еще в Комитете служил, не при мне было.

— Да, точно. Откуда тебе помнить? Первым был майор Пурахин, Виктор Павлович. Погиб в Никарагуа, в восемьдесят седьмом. У нас тут уже Содом и Гоморра начинались, а он там продолжал за Родину воевать… Под Леоном некие неизвестные лица обстреляли его машину. Семнадцать пулевых… — Генерал загасил окурок, зло вдавив его в потемневшую от старости пепельницу. — И запомни, Левченко — капитан Полежаев еще далеко не крайний в этом списке; но от тебя и от меня зависит, чтобы список этот был все же покороче! Ладно, зайди к Маслову, пусть подготовит выдачу пособия матери капитана Полежаева. Он же официально был в запасе?

— Да, уволился из армии в прошлом году.

— Стало быть, Родина о нем не вспомнит… Значит, нам это дело нужно будет компенсировать. Пятьдесят тысяч долларов, рублями, скажи Маслову, чтоб упаковал понадежнее. Да впрочем, сам и принеси — мне его рожу замполитскую видеть невозможно.

Левченко тоже недолюбливал 'бухгалтера', как между собой называли майора Маслова сотрудники головной конторы. Скользкий какой-то, постоянно замызганный, пришибленный, видно, еще с детства пыльным мешком… Вечно бегающие глазки, цыплячья шея, в повадках какая-то скованность; одним словом, подполковник Левченко крайне скверно относился к начальнику финансовой службы.

Да еще это его любопытство… Откуда деньги, куда платим, зачем — очень, очень много ненужных вопросов в начале своей работы задавал майор (тогда — капитан) Маслов. Ему, конечно, рассказали официальную версию — что Управление содержится за счет доли от доходов компаний, в свое время созданных в Восточной Европе, и посему является финансово независимым от верховной власти, и что платим мы жалованье (и немалые командировочные, кстати) специалистам, которые поддерживают нашу агентурную сеть в этом районе мира в рабочем состоянии. В общем, рассказали то, что и требовалось по легенде. И только три человека в Управлении и вообще в России — генерал Калюжный, подполковник Левченко и ушедший на пенсию полковник Самарин (на чьей должности в данный момент и находился Левченко) знали, откуда на самом деле идут для Управления финансовые потоки, их действительные размеры, и те цели (ПОДЛИННЫЕ цели), на которые эти потоки расходуются.

Левченко вошел в кабинет финчасти. Маслов, как обычно, сидел за калькулятором перед грудой бумаг и что-то подсчитывал.

— Здорово, майор! — Левченко решил избегнуть длинных объяснений, и сразу же взял быка за рога: — Генерал приказал пятьдесят тысяч рублями по курсу, и хорошенько упакуй.

Маслов едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Это… это… Миллион двести двадцать пять тысяч!

— Тебе видней.

— Хорошо, только мне нужно минут двадцать, пересчитать, упаковать… Расписываться кто будет? И назначение платежа?

— Я распишусь. Назначение? Напиши — на оперативные цели.

— Хорошо, хорошо. Посидите пока вот в кресле, я сейчас.

Маслов открыл сейф (Левченко мельком увидел неисчислимые пачки банкнот разных стран и разных достоинств, в образцовом порядке уложенные в недрах любимейшего сейфа начальника финчасти), достал снизу две банковские упаковки пятисотрублевок, по десять пачек банкнот в каждой, затянутые в пластик — и растерянно сказал:

— А двести двадцать пять тысяч могу только пятидесятками…

— Ну и что?

— Пакет получится немаленький. Сорок пять пачек россыпью, плюс две банковские бандероли.

— Ты пакуй, пакуй. Разберемся.

Маслов деятельно взялся за работу. Застрекотала счетная машинка, и пачка за пачкой стали переходить из сейфа к уже признанной готовой для выдачи груде денег. Левченко внимательно следил за майором. Был в его работе какой-то священный трепет, пиетет к пересчитываемым пачкам бумажек — Левченко вообще показалось, что начфин совершает какое-то сакральное действо. Майор Маслов не пересчитывал пачки с деньгами — он их баюкал, холил и лелеял. Да что там — он их просто любил!

Наконец, процедура была закончена, действительно объемный пакет вручен Левченко, и тут же майор сунул ему на подпись ведомость — как будто боялся, что подполковник удерет с полученными деньгами.

Левченко брезгливо поморщился, расписался, и ушел, не прощаясь — про себя же думая, что, пожалуй, прав был генерал — все же стоит этому Маслову обе ноги в трех местах переломать…

* * *

Та-а-к, балканский котел довольно быстро набирает нужный градус. Одиннадцатого октября американцы сломали-таки бундесдойчей — Бонн признал правомочность силового воздействия на сербов, но пока немцы менжуются, бундесвер гнать на Балканы отказываются.

Тринадцатого юги принимают условия Контактной группы, обязуются вывести войска из Косова, разрешить облеты территории края натовскими самолетами и готовы принять наблюдателей ОБСЕ. Ну, этого следовало ожидать, Милошевич тянет время. Правда, его Шешель и некоторые депутаты парламента что-то вещают о вхождении в союзное государство России и Белоруссии — но это так, словесный туман. Тем более — девятнадцатого российский МИД заявил, что эту музыку не стоит рассматривать в практической плоскости. В этот же день бундестаг, наконец, перестал строить из себя недотрогу и разрешил отправить бундесвер мочить сербов. Кто б сомневался… Немцы ж не дураки, они отлично видят, куда все катиться, и надеются после краха югов все же ухватить кусок пожирнее. Дело житейское…

На улице уже заметно вечерело. 'Черт знает, что такое, уже сорок лет прожил на свете, а каждый ноябрь-декабрь переживаю, как конец света. Хандра какая-то, усталость наваливается. Может, возрастное?' — подумал Левченко. Затем отложил в сторону несколько страниц, подготовленных для него Гончаровым, и задумался.