Читать книгу "Теза с нашего двора - Александр Каневский"

Неделя пребывания за границей произвела на Алика шоковое впечатление: неповторимая красота старой Варшавы, раскованные, общительные люди, обилие кафе, ресторанов, ресторанчиков, играющие на улицах молодёжные ансамбли, ярко освещенные витрины магазинов, переполненные вещами и продуктами (Поляки шутили: «В нашем социалистическом лагере — наш барак самый весёлый») — конечно, семи дней было мало, ему очень хотелось побыть подольше, нет, не остаться насовсем (тем более, что в социалистической стране это было невозможно), а просто задержаться ещё хотя бы на пару недель!.. И он придумал, как это осуществить: за день до отлёта на родину сбрил свою роскошную бороду и сразу стал совершенно не похож на себя в паспорте. Естественно, это вызвало подозрение в аэропорту, и хотя руководитель группы и «стукач» отчаянно доказывали, что этот, побритый, является тем, небритым — ничего не помогло. Алика не пропустили, и группа улетела без него. А он, под эгидой Советского посольства, оставался в Варшаве ещё довольно продолжительное время, пока у него вновь не отросла борода.

Конечно, в те годы такое не могло пройти безнаказанным — его заклеймили на общем собрании, и дальнейшие туристические поездки за рубеж ему были заказаны навсегда.

И тогда Алик, к ужасу Ефрема, решил эмигрировать в Израиль и подал заявление в ОВИР. Его вызывали в дирекцию, в партком, снова прорабатывали на общем собрании, уговаривали, угрожали, затем уволили с клеймящей формулировкой: «За измену родине».

В ОВИРе требовали к заявлению приложить письменное согласие обоих родителей. Танюра поплакала и подписала, а Ефрем категорически отказал.

— Какой позор: мой сын — враг народа! — кричал он, воздевая руки к небу.

— Я — не враг народа, я — враг государства, — спокойно отвечал ему Алик.

Естественно, в разрешении на отъезд ему было отказано. В ответ на это он объединился с другими «отказниками», стал изучать иврит, пел еврейские песни, выходил на демонстрации, писал письма в ЦК, в Совет Министров, в ООН…

Ефрем «за неумение воспитать сына достойным членом социалистического общества» получил партийный выговор с занесением в личное дело и был понижен в должности. Он очень всё это переживал, стыдился соседей, сослуживцев.

— Тебя посадят! — предупреждал он сына.

— Типун тебе на язык! — Танюра прижимала к груди своего любимца.

Но предсказание Ефима свершилось: однажды ночью за Аликом пришли сотрудники КГБ. Его судили и дали шесть лет за «сионистскую пропаганду». Доказательством его пропагандистской деятельности явилась пространная анонимка, где правдивые подробности личной жизни были перемешаны со лживыми эпизодами его «антисоветской деятельности».

Я предвижу нетерпеливую реплику читателей: с новым героем вы нас познакомили, а будет ли новая молодая героиня в этой повести?.. И вообще, продумали ли вы лирическую линию: любовь, страсть, признания?.. Не волнуйтесь, мои дорогие, мы как раз подошли к той главе, в которой я вам представлю именно её, мою юную героиню, прекрасную Алису. Но сначала познакомлю с её мамой.

Мама Алисы работала гримёршей в одном из популярных московских театров. Дочь растила одна: муж бросил её, когда она стала пить. Пила она ежедневно. После спектакля возвращалась домой шумная, весёлая, с песнями, хохотом и непременно с каким-нибудь мужчиной, который и оставался ночевать. Утром, опохмелившись и выпроводив очередного соседа по постели, она обнимала Алису, каялась, плакала и обещала, что больше ни за что и никогда!.. Но на следующую ночь всё повторялось снова.

С годами алкоголизм прогрессировал. Если раньше она напивалась только после спектаклей, то теперь стала пить и по утрам, приговаривая «С утра выпьешь — весь день свободна!». В театре её жалели и ради школьницы-дочки многое прощали. Но когда она однажды явилась «в полной отключке» и намазала героине помадой вместо губ — ресницы, её уволили. В другие театры устроиться не удалось, поскольку репутация её была давно подмочена, точнее, проспиртована. Приходилось довольствоваться случайными подработками. Всё, что зарабатывала, тут же пропивала. Большую часть времени проводила у винных магазинов, приобретая друзей-собутыльников для «сброситься на троих». По ночам по-прежнему кто-нибудь делил с ней постель. Однажды, когда она беспробудно спала, один из её кавалеров, положивший глаз на шестнадцатилетнюю Алису, пробрался в её комнатку и изнасиловал девочку. Пьяной матери жаловаться было бессмысленно. Проплакав до утра, Алиса собрала свои вещи и удрала из дому.

Идти было некуда. Бабушка, которая её обожала, лежала с инсультом. В бабушкиной комнатушке, в ожидании её смерти, уже поселились какие-то родственники, претендующие на эту жилплощадь. У отца была своя новая семья: двое маленьких крикливых детей и такая же крикливая жена, откровенно ненавидящая Алису. Поэтому с отцом она встречалась только в служебном кабинете — он работал каким-то чиновником в «Союзгосцирке». Визиты дочери он не поощрял, задавал дежурные вопросы о школе, об отметках и очень быстро выдворял её из кабинета, сунув в карман какую-нибудь денежную купюру.

Теперь она тоже пошла к отцу. Увидев заплаканную дочь с рюкзаком на плече, он понял, что произошло что-то серьёзное, запер дверь на ключ, напоил её нарзаном и заставил всё рассказать. Выслушав, закурил, долго молчал, потом снова закурил и изрёк:

— Твоя мама — конченый человек, тебе туда нельзя возвращаться — станешь такой, как она. Начинай собственную жизнь. Рановато, но ничего не поделаешь.

Он кого-то вызвал, кому-то позвонил и через час ей дали место в общежитии, и она стала работать в цирке. Сперва подметала манеж, мыла полы за кулисами, чистила конюшню. Но очень скоро на зеленоглазую красотку «положил глаз» весь мужской состав труппы. Она, действительно, была очень красива, с уже сформировавшейся великолепной фигурой, с длинными, стройными ногами, растущими откуда-то из-под бюста, с копной рыжеватых, вьющихся волос, отливающих золотом. И главное: из неё просто сочился секс, кричащий, зовущий, любопытный и неутолённый. Естественно, ей стали уделять внимание, угощали конфетами, приглашали в рестораны, и каждый звал её к себе в ассистентки, потому что ассистентство — это был самый верный путь в её постель.

Она перебывала любовницей-ассистенткой почти у всего мужского персонала.

Сначала жила с братьями-акробатами, сперва с нижним, потом поднялась до верхнего. От них перешла к иллюзионисту, который учил её всевозможным фокусам, днём — на арене, ночью — в спальне. Затем, благодаря своему роскошному фраку, её переманил шпрехшталмейстер, но она его очень быстро бросила, потому что не могла выговаривать его должность. С каждым новым любовником она приобретала сексуальный опыт, уверенность в себе и красивые туалеты, о которых мечтала с детства. Алиса была эффектна в любой, даже старой потрёпанной юбке и в полуистлевшей майке, но она хотела хорошо одеваться, поэтому хорошо раздевалась, стала покупать наряды в самых модных и дорогих магазинах, её уже там знали и давали в кредит. А она во всех своих любовниках воспитывала чувство долга: они отдавали её долги.

Дольше всего она задержалась в ассистентках у известного дрессировщика, потому что кроме мужчин, любила и животных. Её патрона звали Иван Цаплин. Придя в цирк, он хотел поменять фамилию, взять какой-нибудь звучный псевдоним, но ему посоветовали поменять не фамилию, а имя: Иван на Царли. Получилась очень привлекательная афиша: Царли Цаплин — здесь было сразу что-то и заграничное, и популярное. Царли был пожилым холостяком, неухоженным, но очень важным. Вне цирка он ходил в старом, лоснящемся спортивном костюме, но на шее — обязательно яркая французская косынка. Курил только сигары. Носки не стирал, поэтому от него всегда пахло дорогим сыром. Алису он обожал, ревновал, дарил дорогие подарки и брал в заграничные гастроли, что являлось для Алисы его самым большим достоинством.