Читать книгу "Последняя аристократка - Лариса Шкатула"

— Он добрый.

А сейчас Аполлон думал: снизошла, как сходят ангелы к простым смертным. Нет, он вовсе не считал её такой уж безгрешной, но она была его идеалом. Женщиной, ради которой стоило жить на свете.

В подземелье Аралхамада с её именем он засыпал и просыпался. Выжил, ради того чтобы когда-нибудь встретиться с нею.

Он упорно стремился вверх, лез, карабкался в гору, которую другие считали неприступной. И получалось, что даже тем немногим, чего он добился, Аполлон тоже был обязан Юлии. Это она осветила его жизнь одной-единственной фразой:

— Ты — на самом деле Аполлон, и тебе есть чем гордиться!

Если бы Юлия захотела, он мог бы завоевать для неё весь мир. Пусть ему далеко не двадцать лет, и на смену уже приходят другие, молодые волки, жестокие, наглые, которые жмут на курок недрогнувшей рукой, и не только после стакана самогона или порции кокаина.

Аполлон нарочно узнал у профессора. Истории известны полководцы отнюдь не мальчики, но мужи зрелые, к каковым он мог отнести и себя.

Но Юлия ни о чем таком не думала — Аполлон порой спрашивал, чего бы ей хотелось?

— У меня есть все, коханный, — отвечала она певуче, наполняя его душу блаженством — даже звуки её нежного голоса до мозга костей пробирали влюбленного капитана, как ни один звук на свете. — У меня есть все, о чем только может мечтать женщина: мужчина, который готов ради неё умереть…

При этих словах Аполлон согласно кивал.

— У меня есть дом, какому завидуют все вокруг. Я — некоронованная царица…

— Если захочешь, я тебя короную! — в экстазе воскликнул Аполлон.

При его словах Юлия удивленно сморщила лоб: что он имеет в виду? А взгляд её обожателя засиял: теперь он знает, чем ещё порадовать свою королеву!

Странно было видеть на Соловках, в этой юдоли страданий, счастливого человека, его тут просто не должно было быть, потому у капитана ИСЧ появились завистники.

Мало того что большинство офицеров имели жен далеко не таких красивых, как гражданская жена Ковалева.

Он выстроил себе шикарный, буржуйский дом, который хотел бы иметь каждый, но так, чтобы не затрачивать никаких усилий на его строительство. А как получить его иначе? Правильно, отобрать!

Одно смущало: капитан заведовал могущественной ИСЧ, с которой ссориться боялись. Но, подумывали самые смелые, Ковалев — обычный смертный, может, сегодня несколько удачливее других. А удача — капризная девка, сегодня она с тобой — завтра уйдет к другому…

Словом, недовольство зрело, и только влюбленный капитан ничего не замечал, как токующий глухарь.

Особенно обстановка накалилась после того как Ковалев надумал устроить новоселье, хозяйкой которого выступала Юлия, одетая в шикарное шелковое платье.

Она изображала порядочную женщину, в то время как каждому было известно, что эта девка прибыла на Соловки с этапом проституток!

Теперь количество воинствующих завистников резко возросло на число законных жен "голубых фуражек".

Если бы завистники могли себе только представить, какой материалец можно было накопать в прошлом Аполлона Ковалева! Никто даже подумать не мог, что он познакомился с Юлией вовсе не в одном из домов терпимости, как шептались злые языки, а вызволив её из рук двух красноармейцев, которые хотели изнасиловать немецкую шпионку, прежде чем её расстрелять.

Обоих Аполлон попросту убил, за что вырванная им из лап смерти девушка подарила спасителю незабываемую ночь любви. С той поры прошло пятнадцать лет!..

Теперь он старался проводить в своем новом доме все свободное время и, чего греха таить, попросту отлынивал от службы. Он уходил с работы пораньше, но был уверен, что Аренский, которому, кроме службы, нечего было делать, его не подведет. Так на самом деле и было.

В тот памятный день Арнольд был один в кабинете, когда охранник привел к нему для оформления заключенного — досрочно освобождался один из социально-близких, вор-медвежатник Егор Кизилов по кличке Комод.

Арнольд выписывал ему отпускное свидетельство и уже собирался отдать документы секретарю, как вдруг что-то в поведении Кизилова его насторожило. Какая-то ненормальная суетливость. Понятно, выходил на свободу на год раньше: тут и радуешься, видимо, и не веришь, и боишься: а вдруг передумают?

Но суетливость Комода была смешана со страхом, хотя, на первый взгляд, бояться ему было совершенно нечего.

Словом, интуиция Аренского издала сигнал тревоги. Аполлон учил, что в таких случаях внутреннему голосу лучше довериться.

— Посиди-ка, подожди, у меня бланки кончились, — сказал он Комоду, а выйдя, приказал охраннику. — Одна нога здесь, другая — там, вызови сюда товарища капитана. Скажи, срочно. Понял?

Аполлон явился тотчас. Арнольд никогда прежде за ним не посылал, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Побег? — спросил он, взбегая по ступенькам.

— Наверное, ты будешь смеяться. Дурное предчувствие.

— Не буду. Ты знаешь, я верю в предчувствия. Мы с тобой волки и должны доверять своему нюху.

— Ты знаешь, сегодня мы отпускаем Кизилова.

— Знаю. Комода.

— Так вот, очень уж он волнуется. Напряжен, как взведенный курок. Может, его вши заели, а я тревогу поднимаю?

— Напомни, кто давал представление на его досрочное освобождение?

— Приходько.

Этот майор был начальником административной части, и оба офицера знали, что втайне он ненавидит их обоих, но особенно Аполлона, а так как ссориться с ИСЧ в открытую он побоится, то будет ждать подходящего случая. И какой у него может быть подходящий случай? Само собой, все тот же донос, но отправленный не обычной почтой, а переданный, так сказать, из рук в руки.

Правда, в его ходатайстве за Комода никто ничего особенного не видел. Три месяца назад тот помог Приходько, когда он потерял ключи от сейфа. Кизилов очень аккуратно открыл шкаф и достал документ, который майору срочно потребовался.

— Понятное дело, прошмонали его больше для очистки совести — что можно тащить на волю из лагеря? И где, ты думаешь, он повезет маляву, или что там ему вручили?

— В шапке, — высказал предположение Арнольд. — Уж больно бережно он её на коленях держал.

Глава восьмая

Наташа шла с Катей по улице, и обе все говорили, крутили так и эдак им обеим трудно было забыть несчастное заплаканное лицо Тани Поплавской. Больше всего их угнетало чувство собственной беспомощности. И не верилось самим себе: неужели Поплавским ничем нельзя помочь?

— Ната, почему, ты думаешь, Ян своих женщин отправил, а сам в Москве остался? Чувствует себя виноватым или органов не боится?

— Думаю, Катюша, и в этом весь парадокс, что он не одинок в своих попытках переломить ситуацию. Наверное, вы с ним в этом похожи. Он не только не считает себя виноватым, но и надеется, что с ним разберутся и выпустят его на свободу.