Читать книгу "Величайший урок жизни, или Вторники с Морри - Митч Элбом"

«Я говорю с тобой — я думаю о тебе».

Я помню, как во времена моей учебы в университете Брандейса Морри пытался внушить нам эту мысль. Но я тогда отнесся к ней несерьезно: тоже мне — тема для занятий! Относиться к людям с вниманием? Ну и что в этом такого важного? Теперь-то я знаю, что это, может быть, важнее почти всего, чему нас научили в университете.

Морри жестом попросил меня дать ему руку, и, когда он взял ее в свою, я почувствовал себя виноватым. Передо мной сидел человек, чье дыхание угасало и в чьем теле едва теплилась жизнь, — человек, который, если бы захотел, мог весь день только и делать, что жалеть себя. А в то же время многие другие — и я в том числе, — чьи проблемы не шли ни в какое сравнение с его проблемами, были полностью поглощены собой. Ты не поговорил с человеком и минуты, а уже по глазам видишь, что мысли его больше не с тобой. У него уже что-то свое на уме: срочно позвонить приятелю, послать кому-то факс, увидеться с любовницей… И лишь когда ты закончил говорить, он снова возвращается к тебе: произносит ничего не значащую фразу, пытаясь изобразить, что внимательно тебя слушал.

— Проблема частично в том, — сказал Морри, — что все жутко спешат. Люди не находят смысла в своей жизни и потому повсюду за ним гоняются. Они думают, что смысл в новой работе, или в новом доме, или в новой машине. А когда обнаруживают, что и во всем этом смысла нет, бегут дальше.

— Стоит включиться в эту гонку, — заметил я, — и остановиться очень трудно.

— Не так уж и трудно, — качает головой Морри. — Знаешь, например, что я делаю, когда кто-то пытается меня обогнать на дороге… делал, когда я еще мог водить машину? Я поднимал руку…

Морри попытался поднять руку, но она едва сдвинулась с места.

— …как будто собирался пристыдить его, но вместо неприличного жеста пальцем дружелюбно махал ему и улыбался. И знаешь, что происходило? Почти каждый улыбался мне в ответ. Суть в том, что, когда еду, я не так уж безумно спешу. Так почему бы не вложить свою энергию в тех, кто рядом?

И Морри это удавалось лучше, чем кому бы то ни было. Если ему рассказывали о чем-то ужасном, глаза его увлажнялись, а стоило преподнести ему даже самую дурацкую шутку, они лучились от удовольствия. Он никогда не стеснялся эмоций в отличие от людей моего поколения. Мы — мастера пустой беседы. «Так чем вы занимаетесь? Где живете?» Но разве мы действительно слушаем собеседников? Мы слушаем их, только когда нам надо что-то им всучить, или куда-то их завербовать, или от них зависит наше положение. Но как часто мы их слушаем просто так? Мне кажется, многие из тех, кто приходил в последние месяцы навестить Морри, делали это не потому, что хотели оказать внимание ему, а потому, что он им оказывал внимание. Несмотря на боль и покидавшие его силы, этот хрупкий старик слушал их так, как им всегда хотелось, чтобы их слушали.

— Каждому человеку хотелось бы иметь такого отца, как вы, — сказал я Морри.

— Что ж, — отозвался он, — у меня в этой области есть кое-какой опыт…

Своего собственного отца Морри последний раз видел в городском морге. Чарли Шварц был тихий человек, любивший читать газету в одиночестве при свете уличных фонарей на Тремонт-авеню в Бронксе. Когда Морри был ребенком, Чарли каждый вечер после ужина уходил погулять. Этот человек из России был невысокого роста, с румяным лицом и кривой седеющих волос. Морри и его брат, бывало, выглядывали из окна и видели, как отец стоял, прислонившись к фонарному столбу. Морри страшно хотелось, чтобы он вернулся в дом и поговорил с ними, но такого не случалось. И никогда он их не укладывал спать, и никогда не целовал перед сном.

Морри поклялся себе, что, если только у него будут дети, он будет все это делать для них. И он сдержал обещание.

Морри уже растил своих собственных детей, а Чарли по-прежнему жил в Бронксе. И по-прежнему гулял по вечерам. И по-прежнему читал газету. Как-то вечером он пошел погулять и совсем неподалеку от дома к нему подошли двое грабителей: «Давай гони деньги!» — крикнул один из них, вытаскивая пистолет.

Чарли в испуге бросил им бумажник и пустился бежать. Он несся по улицам, пока не добежал до дома своего родственника. На ступенях его дома он свалился без сил.

Разрыв сердца. Он умер той же ночью.

Морри позвонили, чтобы он приехал опознать тело. Он прилетел в Нью-Йорк и отправился в морг, где его провели в подвал, в холодную покойницкую.

— Это твой отец? — просил его служащий морга.

Морри посмотрел на тело за стеклом, — на тело человека, который муштровал его, и бранил, и молчал, когда Морри так хотелось, чтобы он с ним поговорил; человека, который учил его работать и не позволял вспоминать о матери, когда ему так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться своими воспоминаниями о ней.

Морри кивнул и поплелся прочь. Эта комната навеяла на него такой ужас, что для других чувств не осталось места. Лишь через несколько дней он впервые заплакал.

И все же смерть отца помогла Морри подготовиться к его собственной. Одно он знал твердо: будет много объятий, и поцелуев, и разговоров, и смеха, и не останется несказанных «прощай»; будет все, чего ему так не хватало с отцом и матерью.

И когда придет его последняя минута, все любимые им люди будут с ним, понимая, что происходит. Никому из них не придется звонить или посылать телеграмму и никому из них не придется на него смотреть сквозь стекло в холодном неприютном подвале.

В тропических лесах Южной Америки есть племя дисана, которое считает: мир наполнен определенным количеством энергии, что витает меж всеми живыми существами. И потому каждое рождение влечет за собой смерть, а каждая смерть — новое рождение. Таким образом, энергия мира остается постоянной.

Когда люди племени дисана охотятся, они думают, что гибель каждого зверя пробивает брешь в источнике жизни. Но они также верят, что брешь эта исчезает всякий раз, когда умирают охотники. Не умирали бы люди, не рождались бы птицы и рыбы. Мне такая мысль понравилась. И Морри тоже. Чем ближе он к последнему «прощай», тем больше верит, что все мы существа единого мира. Все, что берем, мы должны возместить.

— Это только справедливо, — говорит он.

Вторник десятый. Мы говорим о супружеской жизни

Я привел к Морри посетителя. Свою жену.

С первого моего прихода Морри не переставал спрашивать: «Когда я познакомлюсь с Жанин? Когда ты ее привезешь?» А я всегда находил отговорки. Но вот несколько дней назад я позвонил узнать, как у него дела. Трубку профессор поднял не сразу, а когда взял, я услышал посторонний шум, как будто кто-то держал трубку за него. Морри уже не мог ее держать. В трубке послышались нечленораздельные звуки.

— Тренер, вы в порядке?

Я услышал, как он выдохнул:

— Митч… у твоего тренера… не очень хороший день…

Ночами ему теперь было все хуже и хуже. Почти каждую ночь нужен был кислород, а приступы кашля стали устрашающими. Приступ мог длиться час, и непонятно было, кончится ли он вообще. Морри когда-то сказал, что стоит болезни достичь легких — и ему конец. У меня дрожь прошла по телу, когда я подумал о том, как близок он теперь к смерти.