Читать книгу "Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде"

— Вот, — сказал он.

Он приподнял ее круглую голову в руке, и она сделала хороший глоток.

— Хорошо.

— И бутербродик.

— Боюсь, не…

— Надо, надо. Или я позвоню врачу! — сказал он и посмеялся. Он так хотел рассказать ей о Саре, как все хорошо закончилось, но пришлось бы рассказывать и о поражении, после которого пришла победа.

Она трижды откусила от бутерброда, который он держал в ее рту, чего раньше никогда не делал… с людьми. Он положил на бутерброд свиной язык, зная, как она его любит, и насыпал в кофе чуть больше корицы.

— По утрам есть не хочется, — сказала она и закрыла глаза. Он рассматривал ее шею в морщинках, она ходила вверх-вниз, когда мать жевала; он тайком улыбнулся, раньше он этого никогда не замечал, да и не имел возможности тайком наблюдать за ней. Он улыбнулся, хотя она не заметила, как заботливо он выбрал начинку для бутерброда. Остался еще один с вяленой бараниной. Он сунул его в карман. Лучше отдать Саре, чем отцу.

— Что ты хочешь на обед? — спросил он.

— Ой… обед.

— У нас мука заканчивается, я к вам заеду в ближайшие дни, — сказал он в трубку. Его немного пугала эта затея с акевитом, ему не нравилось, что об этом станут говорить, но Арне был хорошим парнем. Так что он все-таки заедет в винную монополию перед Рождеством.

Арне поинтересовался, хватит ли Туру поллитровки.

— Более чем, — ответил Тур. — И еще мне нужен корм для поросят.

Он сам приедет за кормом, чтобы не оплачивать транспортных расходов, которые не зависели от расстояния.

В магазин он поехал на тракторе. С дизеля ему не надо платить налогов. Старым белым фургоном «вольво» он пользовался редко, тот стоял в амбаре с полным баком, чтобы сэкономить на средстве для удаления конденсата. При переменчивой погоде зимой с внутренней стороны бака скапливался конденсат, если бак не был полон. Тур шел, спотыкаясь, вдоль полок и думал об обеде. Долго стоял перед мясным прилавком. Он плохо знал содержимое домашней морозилки, кроме хлеба — мать иногда просила его достать новую буханку. И он знал, когда она их печет, три славных дня подряд, три дня, наполненных ароматом. Он выбрал кровяной пудинг. Сиропа у них было достаточно, и картошки тоже. К кровяному пудингу лучше всего пожарить картошку, но тогда ее, наверное, надо сначала отварить. Он понятия не имел, сколько варится картошка, надо растопить печку в гостиной, как только он вернется домой. Со всей готовкой проще справляться в одиночестве.

По дороге к кассе он прошел мимо штабелей рождественского пива и, не успев опомниться, прихватил две бутылки. Пока он стоял в очереди следом за какими-то подростками, в корзинке очутилась коробочка леденцов и марципановая свинка. Он чуть было не посмеялся над собственной расточительностью, вынимая бумажник из заднего кармана и протягивая дисконтную карточку и двести крон Бритт, сидевшей за кассой. Но все-таки сдержался, только перекинулся с продавщицей парой фраз о погоде, ветре и возможном снегопаде. Потому что это все — ерунда. Что ему делать с дорогими леденцами и марципаном? Мать наверняка встанет уже к вечерним новостям и будет вовсю трудиться.

Он остановил трактор у почтового ящика в начале аллеи и вынул сельскохозяйственный журнал и большой белый конверт, который вскрыл, едва войдя в дом. Поздравительная открытка от Крестьянской Гильдии с настоящей картинкой, будто бы нарисованной вручную, по крайней мере, она была подписана, хотя подпись не разобрать. Наверное, стоит сколько-то крон, эта картинка, неплохой подарок на Рождество. Хотя весь скот он поставлял не им, в другое место. И все-таки он состоял в Гильдии на всякий случай. От фирмы-покупателя он получил коробку конфет. Не самую большую, и тем не менее. От «Норвежской Свинины» он получил в этом году разделочную доску. С изображением свиньи, выжженной по дереву. Мать уже начала ею пользоваться и оставила глубокие царапины, дерево было плохим, мягким. Какой смысл резать ножом по сосне? Она только для украшения. А кто украшает дом разделочными досками?

Из кабины трактора он пытался разглядеть отца в кухонном окне, но из-за зеркал ничего не было видно. На всякий случай он как следует распихал леденцы, марципан и пиво по карманам парки, отправился в свинарник, прямо в мойку, и выложил все на скамейку. В свинарнике царила звенящая тишина. Он знал, как свиньи ждут и прислушиваются. Придется им подождать еще немного. Тишина была в любом случае хорошим знаком, пусть даже полная нетерпения. И все-таки он заглянул за дверь, не показываясь животным, только чтобы проверить Сири. Она спокойно лежала на своей куче опилок с полуприкрытыми глазами. Но вдруг его осенило, что история может повториться, на этот раз с Сири — даже с Сири. Надо отнести шерри домой, может, мать тоже захочет немного выпить. Это может стать своего рода подарком, если шерри не понадобится в свинарнике. Конечно, они, как взрослые люди, никогда не дарили друг другу подарков на Рождество. Он достал пакет с медом, кровяным пудингом, газетой и рождественской открыткой, остававшийся в кабине трактора, и зашел в дом. Вот-вот пойдет снег. Хорошо бы много нападало. Тур бы с удовольствием его расчистил. Отец сидел за кухонным столом у окна. Полурастаявший хлеб был нетронут, даже полиэтиленовый мешок не открыт.

В конторе, плотно закрыв за собой дверь, Тур позвонил Арне еще раз.

— Кстати, — сказал он, — мне еще нужно немного шерри. Две по поллитра, самого дешевого, ничего этакого не нужно.

Арне заверил его, что все будет в порядке, и спросил, слышал ли он новости.

— Какие?

Сын Ларса Котума повесился, вчера. Ингве. Он только что узнал.

— Проклятье. Как ужасно.

Единственный сын, сказал Арне, но у них по счастью еще замужняя дочь на другом хуторе.

— И прямо перед Рождеством, — сказал Тур и тут же почувствовал, как банально это звучит, будто бы мрачные стороны жизни отступают на второй план в этом очевидном общем помешательстве.

— Из-за какой-то девчонки, — сказал Арне, но больше он ничего не знал. И добавил: — Наверняка этим твой брат занимается.

— Чем этим?

— Похоронами. Ну и всем с этим связанным. Точно, твой брат.

— Тебе виднее.

Тур затопил в гостиной и отправился в свинарник. В мойке у него не было открывалки, до этого раньше никогда не доходило, и он открыл пиво перочинным ножом. Между первой и второй бутылками он натянул комбинезон и сапоги. Пиво было теплым. Он прихватил пустой мешок из-под корма и марципановую свинку и заперся с Сири, обратив внимание на полную семейную идиллию в загоне у Сары. Положил мешок на пол и уселся прямо на него. Сири стала обнюхивать его плечо. Огромное животное с пастью, полной острых, как бритва, зубов, при желании легко могло его прикончить, но он с невероятной детской уверенностью полностью ей доверял.

— Подожди, — сказал он и допил бутылку. Она принюхалась к его рту, когда он долго рыгал, сначала рыгнув один раз сильно и потом разразившись несколькими короткими отрыжками. Он открыл красную картонную коробку, отломил марципановой свинке голову, дал Сири. Она громко жевала мокрыми губами. Чтобы покончить с собой, нужно мужество, тем более чтобы повеситься. Отнять у себя дыхание. А может, это наоборот простой способ, откуда ему знать. Но если уж решился, да к тому же нашел крепкую веревку… Проще всего, наверное, наесться таблеток и умереть во сне. Он видел мальчика несколько раз, на велосипеде по дороге к фьорду с биноклем на шее и каким-то сложенным штативом на багажнике. Наверняка штатив для бинокля, чтобы тот надежно стоял. Народ в магазине судачил, что сын Котума не хочет работать на хуторе, что от него нет проку, что он хочет только глазеть на воробьев в бинокль. Вообще-то странно, что Бритт не знала, что мальчик повесился, он ведь тоже ходил в магазин. Наверное, она очень торопилась. Даже на штрихкоды ей наплевать, когда кофеварка в подсобке наполнена свежей водой и кофе. Продавщицы, конечно, сорвали пластиковую крышку с коробки пряников и объедались, исполненные рождественского настроения и соболезнований.