Читать книгу "Заговор русской принцессы - Евгений Сухов"

Ничего похожего на укор. Голос звучал сердечно.

Где-то внутри Василия Васильевича неприятно ворохнулось. Это божий глас! «Ты меня любишь, касатушка, а я с царевной вчера вечерок коротал!»

— Государственные дела, Евдокия. Помогать мне надо Софье. Если я этого не сделаю, так они ее совсем изведут.

— А может, не нужно встревать между сестрой и братом? Вдруг как-нибудь само уладится?

Глаза супруги светились прежней любовью, но вместе с тем в них что-то странным образом переменилось. Огонек, что находился на самой поверхности радужки, вдруг неожиданно забрался в глубину зрачков, мигнул разок да и затерялся.

Василий Васильевич отпустил хрупкие женские пальцы.

— Не о том ты говоришь, Евдокия, — глуховато отвечал князь. — За свое дело болею. Думаешь, мне в радость разлад в семье чинить? Если я уйду, так все погибнет. Все сначала придется начинать. Местничество отменили слава богу! Теперь армию создавать нужно по европейскому образцу, границы на юге от татар укреплять. И все на мне висит. А уйду я, так они просто глотки друг другу перережут!

Ладони Евдокии Ивановны некоторое время покоилась в центре стола, как если бы она рассчитывала на то, что Василий Васильевич окружит их заботой, овладеет ими вновь. Но потом, не дождавшись участия, убрались на самый краешек.

— А что ты думаешь о Петре? — неожиданно спросила Евдокия.

Василий Голицын прикусил губу. Прежде супруга таких вопросов не задавала. Ее вообще не интересовали государственные дела. Оказывается, князь совершенно не знал супругу.

— Петр умен, очень энергичен, даже храбр. Двумя словами о нем не скажешь. — Подумав, добавил: — Я даже не знаю, что в нем намешано больше — добра или зла. У него есть одна хорошая черта, что в наше время встретишь не очень часто. Он тянется к знаниям! Пытается до всего дойти собственным умом. Стреляет из пушек, изучает геометрию, организовывает маскарады, дирижирует, играет на барабане, танцует. — Рассмеявшись, продолжил без намека на иронию: — В России прежде таких государей не бывало. Но в нем многое и от шута. На свадьбе у Хованского исполнял обязанности метрдотеля. А неделю назад организовал шествие по Москве. И знаешь, кем он там предстал?

— Кем же?

— Шел впереди строя и играл на барабане! — с возмущением вымолвил Голицын. — И это великий государь! Что же тогда нужно ждать от его подданных? Да и ведет он себя больше как мужик. Может в рожу холопу двинуть и посохом вельможу отдубасить. И попробуй ему начни перечить, так он ногами затопчет. — Вздохнув, князь добавил с грустью: — Вот такой у нас царь. Даже непонятно, в какую сторону он может толкнуть Россию… Так что уйти я никак не могу.

Свечи оплыли до половины. Разрезанный на большие куски гусь остывал в глубоких блюдах, вот только аппетита отчего-то не прибывало. Щипнула Евдокия Ивановна крылышко и опять посмотрела на мужа.

— Ну ладно, хватит разговоров.

Князь взял высокую бутыль и налил себе вина в высокий бокал. Пригубил. Сладкое. Евдокия Ивановна пила квасок. По тому, как она поморщилось, было видно, что он ядрен и пришелся благоверной по вкусу. Вошел слуга и, потоптавшись у порога, произнес:

— Государь-батюшка, тут к тебе игумен Сильвестр Михайлов пожаловал. Я хотел было его спровадить, но он говорит, что дело шибко неотложное.

Отодвинув тарелку с дичью, Василий Васильевич пообещал:

— Сейчас приду, Евдокия.

И, поднявшись, заторопился к двери.

Игумен Сильвестр Медведев принадлежал к ближнему кругу царевны Софьи и предан ей был до самозабвения. В повзрослевшем Петре он видел угрозу ее царствованию. А когда самодержец однажды устроил маскарад, нарядившись в рясу, то набожный Медведев возненавидел его люто. Укорил он было Петра за богохульство, а тот только рожки состроил.

— Отступать нам некуда, князь, — решительно напомнил Медведев. — Из Швеции прибыла графиня Корф. Все получилось именно так, как мы и планировали. Кажется, она Петру понравилась.

— Уже наслышан, она побывала в Преображенском приказе.

— А иначе нельзя. Этот плут Ромодановский обязательно бы догадался! Нюх у него на такие вещи. Настоящая ищейка.

Между бровей князя Голицына образовалась неровная складка.

— Послушай, Сильвестр, а не богохульное ли это дело?

Заданный вопрос Медведев воспринял серьезно. Насколько его знал князь — для игумена не существовало второстепенных вещей. Подумал малость, напрягая чело, и твердо отвечал:

— А с антихристом любые средства хороши. Главное — его с престола сокрушить.

— Софья знает?

— Я только что переговорил с ней.

В лютый мороз и в невыносимую теплынь Сильвестр Медведев носил аскетическое рубище, под которым пряталась грубая власяница; единственное, что отличало его от прочих чернецов, так это небольшая панагия, украшенная самоцветами.

— Будь тверд. Теперь многое от тебя зависит.

— Все во власти бога, — сдержанно напомнил князь.

Губы Медведева расползлись в хитроватой улыбке:

— Так-то, оно конечно, так… Только на бога надейся, да сам не плошай. И еще вот что. Чувствую, жареным потягивает, — брезгливо поморщился аскет. — Ты бы поостерегся божьего гнева, князь. Как-никак, постный день.

И, не прощаясь, потопал по длинному коридору в обратную дорогу.

Глава 7 НЕЗАДАВШИЙСЯ ДЕНЬ

День у Петра Алексеевича не заладился с самого утра. Перед рассветом его разбудил приблудный пес, забравшийся во дворец, и, видно, от душевной тоски устроил немилосердный лай под царской опочивальней. Ворочаясь и проклиная шельмеца, Петр Алексеевич некоторое время надеялся, что псина все-таки замолкнет — один раз, жалобно поскуливая, она куда-то убралась, но через некоторое время вновь возвратилась к облюбованному месту, чтобы будоражить тишину.

Три дюжины потешных солдат, стоявших в карауле и охранявших сон самодержца, все оставшееся до рассвета время отлавливали приблудную псину, но та всякий раз проворно удирала, поддразнивая стражу остервенелым лаем, а когда собака все-таки была оттеснена на Истопный двор и загнана под поленницу дров, малость отдохнули. Но даже оттуда псина продолжала облаивать стражей. Поленницу разобрали, но с Истопного двора собака перебралась в яблоневый сад и принялась гавкать пуще прежнего.

Промаявшись два часа кряду и окончательно уверовав в то, что сон безвозвратно утерян, Петр Алексеевич, вооружившись дубиной, лично захотел наказать пса. Вместе с ватагой разъяренных солдат царь гонялся за животным по двору, немилосердно матеря все собачье племя. И уже когда пес был вытеснен со двора и загнан в самый угол забора, — он вдруг неожиданно отыскал проем и, громко лая, умчался по улице.

Скопленный гнев Петр Алексеевич обрушил на ротозеев солдат и, бегая за ними по двору, лупил их с такой яростью, что вконец изломал дубину.