Читать книгу "Мартина - Януш Леон Вишневский"

Я искала тебя вчера ночью. Что случилось, сестра? — спросила она, подсаживаясь к ней с бокалом шампанского.

Я тебя тоже искала. Но не нашла. Болит. Иногда в очень странных местах.

Причем уже долгое время. У меня так уже семь лет, — сказала Агнешка, пожимая ей руку. — Позвони мне, как устроишься в Вене. Я сразу приеду…

Она вылетала из Варшавы во вторник около полудня. Встретилась с родителями в аэропорту. Павла, слава богу, не было. У него был какой-то важный ланч в Гданьске. В последнее время, когда ей хотелось, чтобы он был рядом, ему обязательно надо было присутствовать на обедах в каких-то далеких польских городах. Она предпочитала объяснять родителям, почему его нет, чем оставить все без объяснений, если бы им случилось быть свидетелями их прощания.

Они встретились за завтраком в кухне. Он отложил газету, допил кофе, поправил галстук и подал ей руку, пожелав счастливого полета. Она ждала только одного — что он ей скажет: «Созвонимся как-нибудь…»

Она обняла его. Он не разомкнул губ при поцелуе, не поднял рук. Расплакалась она только в самолете.

— Сестренка… — услышала она вдруг за спиной, когда ждала такси перед зданием аэропорта в Вене.

Из Милана в Вену Агнешка либо прилетала самолетом, либо приезжала чуть ли не каждый уик-энд. Павел не соскучился. Время от времени писал лаконичные мейлы о том, как он загружен. У нее так и не появилось ощущения, что она для него важнее, чем аудит из Голландии. И что когда-нибудь станет для него такой… Но однажды позвонила Агнешка.

— У меня суперновость… — начала она взволнованным голосом. — Винсент… в смысле его фирма купила отель в Дубровнике. Мы могли бы там загорать и между делом следить, работая в рисепшн, как продвигается этот бизнес. Половина поступлений пойдет официально, через налоги, вторую половину они хотят пустить как издержки на пиар. Без налога. Все нетто в наши ухоженные и загорелые ручки! Хочешь?

Она не знала точно, чего хочет. Зато наверняка знала, чего не хочет Она не хотела возвращаться в Варшаву, а тем более в Познань. Кроме того, ей наконец захотелось пожить отдельно. От Павла и от родителей. Ответила, что хочет.

Потом появились сложности. Оказалось, что в отеле в Дубровнике может быть только один резидент. Второй мог находиться в другом отеле, который фирма Винсента сняла на острове Хвар. Но только в августе. Потом она могла бы вернуться к Агнешке в Дубровник.

— Я сказала Винсенту, что если это не устроится, то он может паковать свои книги и возвращаться к своей толстой старой жене на Сицилию, — прокомментировала Агнешка.

Иногда она задумывалась, откуда в Агнешке столько напускного цинизма. Ведь она была совсем не такая.

В начале августа она поездом отправилась из Вены в Сплит, а потом на пароме до Хвара. Восемнадцатого августа во время ее ночного дежурства в рисеишн ее разбудил высокий мужчина в черной футболке:

— Меня зовут Йон. Я забронировал здесь два номера на двенадцать дней…

Он положил перед ней распечатку мейла с кодом бронирования. Она пришла в ужас. Отель был полон от прачечной в подвале до трубы на крыше. Его не было ни в каких базах в компьютере. Попросила его паспорт. Он был из Новой Зеландии. Она посмотрела на фамилию Стивене. Был такой. Правда, по имени Джон. Но только с завтрашнего дня и только один номер. Она стала ему объяснять, но он оборвал ее на полуслове:

— Такое случается. Я могу поспать и в кресле. Могу я отпустить такси?

Она нервно кивнула и сказала:

— Пригласите, пожалуйста, таксиста. Мы берем на себя оплату вашего трансфера.

Не пригласил. Стал сам вносить металлические чемоданы и штативы. Потом, ни слова не говоря, устроился в кресле, прикрылся кожаной курткой и попытался заснуть. Через час она подошла к нему:

— Если вы не против, я дам вам ключ от своего номера. Сейчас нет горничных, поэтому мне трудно организовать смену постельного белья. Утром мы всё выясним. Если вы согласитесь, то в виде компенсации мы примем на себя издержки следующих трех дней вашего проживания. Приношу вам наши извинения…

Внезапно разбуженный, он смотрел на нее испуганно:

— Простите. Я не хотел вам мешать. Когда я устаю, то иногда храплю.

Она улыбнулась. Они долго извинялись друг перед другом. Она подумала, что это хороший знак. По крайней мере, мистер Стивене не закатит завтра скандала в дирекции. Он взял у нее ключ и пошел к лифту. Через десять минут зазвонил телефон:

Можно я уберу с кровати ваши книги и записи? В принципе я мог бы спать и на полу…

Прощу прощения. Конечно, уберите. Положите, пожалуйста, все на столик перед окном. И ни в коем случае не ложитесь на полу…

А вас тоже зовут Агнешка? — вдруг спросил он, произнеся это имя без акцента.

— Нет! — ответила она смущенно. — Положи те, пожалуйста, все на столик. Спокойной ночи…

Она попыталась вспомнить, не остались ли в ванной ее тампоны, очищена ли от волос бритва, есть ли в косметичке противозачаточные таблетки и не висит ли на сушилке над ванной ее белье. Была почти уверена, что висит.

Когда после дежурства она вернулась в свой номер, постель была нетронута, книги и записи лежали там, где она их оставила, ее белье было аккуратно сложено на полотенцах в ванной, а на столике под окном она заметила стопку карточек с репродукциями писанных маслом картин с фамилией «Стивене» в нижнем углу. На одной из репродукций, изображающей обнаженную женщину, было написано что-то от руки по-английски, а в скобках на безукоризненном польском: «Климтом восхищаюсь, Шиле обожаю, а Фрейд — обычный торчок».

Она встретила его на следующий день на пляже. Он сидел на полотенце рядом с огромной бутылкой красного вина и что-то вырезал ножом из деревянной чурки. Она по-польски спросила его, что это будет. Он ответил ей по-английски:

— Пока не знаю, еще не кончилось вино…Она улыбнулась. Он встал и, не говоря ни слова, исчез. Через минуту вернулся с бокалом. Налил его до краев и вкопал прямо перед ней в песок, добавив:

— У вас доброе сердце под прекрасной грудью.

Она подумала, что, наверное, надо надеть лифчик. Может, это и странно, но, видимо, типично для всех женщин: она загорала топлес только на удаленных от отеля пляжах. На ее грудь имели право смотреть только чужие. Целых десять минут она решала, достаточно ли он чужой, чтобы иметь это право.

— Фрейд — женоненавистник, диктатор, онанист и трус. Напишите это. Впрочем… Насчет онаниста, может, и не стоит. За это вас в Польше возведут на эшафот. Я изваяю сегодня член Фрейда, и мы вместе утопим его в море. Хотите?

Они сидели на пляже и разговаривали. По-английски. Иногда он вворачивал отдельные польские слова, подливал ей вина, она его пила. Он резал деревяшку и говорил. Уже давно ни один мужчина не вызывал ее восхищения. Она все же решилась и спросила его:

А почему Польша?