Читать книгу "Робинзон Крузо - Даниэль Дефо"

Вот когда я не раз вспоминал моего маленького приятеля Ксури и мою длинную шлюпку с боковым парусом, на которой я прошёл вдоль африканских берегов больше тысячи миль. Но что толку вспоминать!

Я решил взглянуть на наш корабельный бот, который ещё в ту бурю, когда мы потерпели крушение, выбросило на остров в нескольких милях от моего жилья. Эта лодка лежала недалеко от того места, куда её выбросило. Прибоем её опрокинуло кверху дном и отнесло немного повыше, на песчаную отмель; она лежала на сухом месте, и воды вокруг неё не было.

Если бы мне удалось починить и спустить на воду эту шлюпку, я мог бы без особых затруднений добраться до Бразилии. Но для такой работы было мало одной пары рук. Я легко мог сообразить, что мне так же невозможно сдвинуть с места эту шлюпку, как сдвинуть с места мой остров. И всё же я решил попробовать. Отправился в лес, нарубил толстых жердей, которые должны были служить мне рычагами, вытесал из чурбанов два катка и все это перетащил к шлюпке.

«Лишь бы мне удалось перевернуть её на дно, — говорил я себе, — а починить её — дело нетрудное. Выйдет такая отличная лодка, что в ней смело можно будет пуститься в море».

И я не пожалел трудов на эту бесполезную работу.

Я потратил на неё три или четыре недели. Мало того: когда я наконец понял, что не с моими слабыми силами сдвинуть такое тяжёлое судно, я придумал новый план. Я принялся отбрасывать песок от одного борта лодки, рассчитывая, что, лишившись точки опоры, она сама перевернётся и станет на дно; одновременно я подкладывал под неё обрубки дерева, чтобы она, перевернувшись, стала именно туда, куда мне нужно.

Лодка действительно стала на дно, но это ничуть не подвинуло меня к моей цели: я всё равно не мог спустить её на воду. Я даже не мог подвести под неё рычаги и наконец был вынужден отказаться от своей затеи. Но эта неудача не отбила у меня охоты к дальнейшим попыткам добраться до материка. Напротив, когда я увидел, что у меня нет никакой возможности отплыть от постылого берега, моё желание пуститься в океан не только не ослабело, но возросло ещё более.

Наконец мне пришло в голову: не попробовать ли мне самому сделать лодку или, ещё лучше, пирогу, вроде тех, какие делают в здешних широтах туземцы?

«Чтобы сделать пирогу, — рассуждал я, — не надо почти никаких инструментов, так как она выдалбливается из цельного древесного ствола; с такой работой может справиться и один человек».

Словом, сделать пирогу казалось мне не только возможным, но самым лёгким делом, и мысль об этой работе была для меня очень приятна. С большим удовольствием я думал о том, что мне будет даже легче выполнить эту задачу, чем дикарям.

Я не задавался вопросом, как я спущу свою пирогу на воду, когда она будет готова, а между тем это препятствие было гораздо серьёзнее, чем недостаток инструментов.

Я с такой страстью предавался мечтам о будущем моем путешествии, что ни на секунду не остановился на этом вопросе, хотя было вполне очевидно, что несравненно легче провести лодку сорок пять миль по морю, чем протащить её по земле сорок пять ярдов, отделявших её от воды.

Одним словом, в истории с пирогой я вёл себя таким глупцом, какого только может разыграть человек в здравом уме.

Я тешился своей затеей, не давая себе труда рассчитать, хватит ли у меня сил, чтобы справиться с ней.

И не то чтобы мысль о спуске на воду совсем не приходила мне в голову — нет, она приходила, но я не давал ей ходу, подавляя её всякий раз глупейшим доводом: «Прежде сделаем лодку, а там уж подумаем, как её спустить. Не может быть, чтобы я ничего не придумал!»

Конечно, всё это было безумно! Но моя разгорячённая мечта оказалась сильнее всяких рассуждений, и я недолго думая взялся за топор. Я срубил великолепный кедр, который имел пять футов десять дюймов в поперечнике внизу, у начала ствола, а вверху, на высоте двадцати двух футов, — четыре фута одиннадцать дюймов; затем ствол постепенно становился тоньше и наконец разветвлялся.

Можно себе представить, какого труда мне стоило свалить это громадное дерево!

Двадцать дней я рубил самый ствол, заходя то с одного, то с другого боку, да ещё четырнадцать дней мне понадобилось, чтобы обрубить боковые сучья и отделить огромную, развесистую вершину. Целый месяц я обделывал мою колоду снаружи, стараясь вытесать хоть некоторое подобие киля, потому что без киля пирога не могла бы держаться на воде прямо. А три месяца ушло ещё на то, чтобы выдолбить её внутри. На этот раз я обошёлся без огня: всю эту огромную работу я сделал молотком и долотом. Наконец у меня вышла отличная пирога, такая большая, что смело могла поднять двадцать пять человек, а следовательно, и меня со всем моим грузом.

Я был в восторге от своего произведения: никогда в жизни не видал я такой большой лодки из цельного дерева. Зато и дорого же она мне обошлась. Сколько раз пришлось мне, изнемогая от усталости, ударять по этому дереву топором!

Как бы то ни было, половина дела была сделана. Оставалось только спустить лодку на воду, и я не сомневаюсь, что, если бы это мне удалось, я предпринял бы самое безумное и самое отчаянное из всех морских путешествий, когда-либо предпринимавшихся на земном шаре.

Но все мои старания спустить её на воду не привели ни к чему: моя пирога осталась там, где была!

От леса, где я её построил, до воды было никак не более ста ярдов, но лес стоял в котловине, а берег был высокий, обрывистый. Это было первое препятствие. Впрочем, я храбро решил его устранить: надо было снять всю лишнюю землю таким образом, чтобы от леса до берега образовался отлогий спуск. Страшно вспомнить, сколько труда я потратил на эту работу, но кто не отдаст своих последних сил, когда дело идёт о том, чтобы добиться свободы!

Итак, первое препятствие было устранено: дорога для лодки готова. Но это ни к чему не привело: сколько я ни бился, я не мог сдвинуть с места мою пирогу, как раньше не мог сдвинуть корабельную шлюпку.

Тогда я вымерил расстояние, отделявшее пирогу от моря, и решил вырыть для неё канал: если нельзя было провести лодку к воде, оставалось провести воду к лодке. И я уже начал было копать, но когда прикинул в уме необходимую глубину и ширину будущего канала, когда подсчитал, во сколько приблизительно времени может сделать такую работу один человек, то оказалось, что мне понадобится не менее десяти — двенадцати лет, чтобы довести её до конца…

Делать нечего, пришлось скрепя сердце бросить и эту затею.

Я был огорчён до глубины души и тут только сообразил, как глупо приниматься за работу, не рассчитав предварительно, сколько она потребует времени и труда и хватит ли сил довести её до конца.

За этой бестолковой работой застала меня четвёртая годовщина моего пребывания на острове.

К этому времени многие из взятых мною с корабля вещей или совсем износились, или кончали свой век, а корабельные запасы провизии уже подходили к концу.

Вслед за чернилами у меня вышел весь запас хлеба, то есть не хлеба, а корабельных сухарей. Я экономил их как только мог. В последние полтора года я позволял себе съедать не более одного сухаря в день. И всё-таки до того, как я собрал со своего поля такое количество зерна, что можно было начать употреблять его в пищу, я почти год просидел без крошки хлеба.