Читать книгу "Датский король - Владимир Корнев"

Утешало то, что вокруг была настоящая живописная натура, и оставалось только найти наиболее выразительный уголок. Здесь действительно сохранилось немало художественных надгробий. Звонцова особенно удивило, что среди привычных восьмиконечных крестов хорошей работы то тут, то там попадались странные по символике памятники. Перевернутые, потушенные факелы, античные урны он, конечно, видел и в других местах, но здесь были нарочито изваянные сломанными коринфские капители, какие-то атрибуты архитектуры, циркули, кувалды, непонятные геометрические узоры, вырезанные на каменных плитах и саркофагах. Эпитафии попадались тоже, по меньшей мере, странные. В памяти скульптора сохранились такие заумные строки:

Служилъ я Благоденствію,

Какъ Богу —

святоши, уступите

мнҍ дорогу!

Когда же Вячеслав увидел бронзовую скульптуру неизвестной богини, окруженную львами и совами, на пьедестале без надписи, он на какое-то время словно прирос к месту, а потом понял, что именно это он и будет рисовать. Анонимное надгробие так выразительно смотрелось на фоне старой согбенной ивы! Вячеслав сделал наброски в разных ракурсах. Рисунки получились неплохие, по всем правилам академизма. Но по-настоящему выдающимися Звонцов их не посчитал (его увлекла сама необычная скульптура), и пылились они в мастерской среди прочих студенческих штудий в полузабытой папке. За Невскую заставу скульптора больше не заносило. И возможно, история эта забылась бы со временем, если бы не престижный конкурс, проводившийся в «aima mater». Тот самый, по результатам которого Звонцов оказался в Германии.

Вышло так, что германские меценаты, господа из «Общества Гёте» во главе с передовой дамой фрау Флейшхауэр, решили удостоить стипендии и возможности обучения в лучших немецких университетах наиболее одаренных выпускников Российской Императорской Академии художеств, а также Санкт-Петербургских университета и консерватории. Окончательное решение при выборе счастливчиков принимала после соответствующих просмотров, собеседований и прослушиваний самолично госпожа Флейшхауэр. Узнав о готовящемся конкурсе, Звонцов понял, что непременно должен в нем участвовать и победить: «Только в Европе меня научат чеканить из искусства звонкую монету. Уж там-то знают, что такое алхимия творчества и как обратить камень или холст в золото!» В Академии Вячеслав был на лучшем счету, и его без труда представили на «соискание». Комиссия с немецкой стороны начала обход мастерских молодых дарований. Дошла очередь и до скульптора Звонцова — он должен был выставить на обозрение свои лучшие работы — пластику различных форм и масштабов. Фрау Флейшхауэр со свитой искусствоведов посетила «студию» Вячеслава. Важные иностранцы с трудом поместились в мансарде, сплошь уставленной звонцовскими творениями. Подражания титаноподобным мужам Буонарроти оставили компетентную комиссию абсолютно равнодушной. Такое они видели в каждой второй мастерской. Немцев и в особенности саму госпожу Флейшхауэр интересовало что-нибудь оригинальное, доказывающее неординарность личности автора. Вот так пытливая фрау и отыскала наброски с того самого злосчастного надгробия. Она заметила пухлую папку, лежавшую под спудом других бумаг, попросила Звонцова показать содержимое. Тот стал демонстрировать рисунки, Флейшхауэр жестом показывала — мол, дальше. Наконец в глазах ее вспыхнули, как показалось Вячеславу, хищные искры, и она остановила руку скульптора:

— Вот-вот! Вот это как раз то, что нужно. Какая прелесть, Вячеслав! Это рисунки вашей работы? Где вы нашли такой редкий сюжет? Это подлинно уникальная вещь, с ней вы можете претендовать на победу в конкурсе. Но где же сама работа? Ее вы обязательно должны взять с собой.

— Конечно, фрау! Оригинал, правда, уничтожен, но осталась форма. Я отолью скульптуру заново и обязательно привезу ее в Германию, — Звонцову не оставалось ничего другого.

Немка со свитой интеллектуалов уехала nach Vaterland[51], оставив Звонцова мучиться бессонницей.

Конкурс он выдержал, но создание новой скульптуры по эскизам и наброскам представлялось проблематичным: это потребовало бы много времени. Звонцов очень сожалел о том, что не владеет сложной техникой гальванопластики и у него нет соответствующих условий для физико-химических работ, позволяющих создать электролитическим способом почти невесомую копию (для этого нужна была еще как минимум сама кладбищенская статуя!). Отливка же скульптуры целиком из бронзы была весьма дорога, а денег Звонцову было жалко всегда, даже когда они у него имелись.

Тут-то молодого скульптора бес и попутал: «И чего мучиться? Могила заброшена. Если я сниму памятник, никто даже не хватится о пропаже — он наверняка нигде не учтен! А что до моральной стороны вопроса, так, может, там вообще какой-нибудь негодяй похоронен? Кругом-то явно не праведники покоятся — «святоши, уступите мне доро1у»! Нечего и думать, надо снимать!» И ведь подсуетился, снял!

В сумерках без особых усилий отковырнул «богиню» от постамента обычным ломом (никто и не думал охранять старый, полузабытый «некрополь»). К счастью, скульптура оказалась полая (отлита была неведомо каким способом) и совсем не тяжелая. Пришлось только, во избежание любопытных взглядов, обернуть ее куском холста, а дотащить добычу до Шлиссельбургского тракта и нанять извозчика вообще не составляло труда.

За оставшееся до отъезда время новоявленный воришка, радуясь удачному решению, так отчистил и отреставрировал неведомую «богиню», что любой принял бы скульптуру за новенькую, свежеотлитую. Вид отреставрированной статуи даже умилил Звонцова, и усыпленная было совесть стала нашептывать ему: «А если вернуть ее теперь на место? Надо только снять форму, не пожалеть средств, и, возможно, еще хватит времени отлить дубликат для Флейшхауэр!» В благородном порыве он сделал по всем правилам детальные гипсовые слепки с оригинала и уже начал готовиться к новой отливке, но опять в нем заговорил авантюрист-прагматик: «Да брось ты, в конце концов, эти бабьи благоглупости! Скульптура в твоих руках, она куда легче, чем можно было предполагать, — зачем тебе еще какая-то возня, пустые траты? По возвращении будут деньги — отольешь другую и вернешь на законное место. И упрекать себя незачем! Невелик грех — ты не какой-нибудь гробокопатель, осквернитель бренных останков и разрушитель пирамид. Сейчас нужно в Германию собираться, а все прочее — к черту!»

Новенькая форма так и осталась ждать, когда скульптор соблаговолит к ней вернуться, а Вячеслав опять сосредоточился на кладбищенском раритете. От подписи автора там давно не осталось и следа, зато звонцовская фантазия разыгралась: ничтоже сумняшеся он выдолбил возле одной из сов инициалы «КД», то есть монограмму Арсения, и дату «сотворения» — пару лет назад. Теперь Вячеслав мог представить вместе со скульптурой и десницынские картины как работы одного автора, то есть собственные — Вячеслава Меркурьевича Звонцова.

Поезд трясся, огибая Тюрингский лес, как двое суток назад, только теперь в обратном направлении. Звонцов все продолжал мысленно пребывать в прошлом. Теперь ему вспомнилось, сколько нервов отняла у него перевозка злосчастной «железной бабы» через границу.