Читать книгу "Угрюмое гостеприимство Петербурга - Степан Суздальцев"

Не сомневаюсь, что он приедет в Москву добиваться моей симпатии. Но этому не бывать! Вот уж чему не бывать никогда! Я княжна Анастасия Александровна Демидова! И гордости во мне не меньше, чем в моей бабушке и в моем отце! Они хотят отнять у меня любимого человека — пусть попробуют. Я напишу ему письмо. Madame Lepic поможет мне доставить его, она мне предана. А если нет, то я смогу передать его с кем-нибудь другим! Не буду медлить — нужно написать его прямо сейчас!»

Анастасия села за столик и быстро написала короткое письмо, запечатала конверт и подписала: «To lord R.W. Redsword».[35]

Когда она закончила запечатывать письмо, в спальню вошла madame Lepic.

— Vous êtes ici, — заметила княжна. — Magnifique! J’ai une mission pour vous. C’est une letter а Monsieur Redsword. Faites en sorte qu’il a obtenu.[36]

— Très bon, Vôtre Sérénité[37], — ответила гувернантка и, взяв письмо, покинула спальню.

Madame Lepic отправилась на поиски прислуги, но неожиданно столкнулась с княгиней Марьей Алексеевной.

— Ну, голубушка, что ищешь? — притворно ласковым тоном осведомилась княгиня.

— Je ne cherche pas de rien[38], — скромно ответила француженка.

— Ах вот как? — улыбнулась княгиня. — Ну так присядь со мной, поговорим.

— Je Vous demande m’excuse…[39]

— Нет, сядь! — настояла Марья Алексеевна. — Я знаю, что эта девчонка попытается писать своему возлюбленному письма. И будет просить тебя выступать в качестве почтальона.

— Je ne…[40]

— Молчать! Я не закончила. Когда она попросит передать письмо своему маркизу, будь он проклят, прости господи. — Княгиня перекрестилась. — Так вот, письмо ты сразу принесешь мне. Поняла?

— Je Vous connaоs parfaitement, madame, — вежливо отозвалась гувернантка. — Puis-je aller?[41]

— Нет, подожди, — сказала Марья Алексеевна, — а ну, говори, что знаешь. Уже написала письмо Анастасия? Говори!

— A cette époque, je ne Vous connaоs pas, madame[42], — спокойно ответила француженка, бесстрастным взглядом посмотрев на княгиню.

— Лжешь! — воскликнула Марья Алексеевна. — Лжешь! По глазам вижу! Куда письмо дела? Ах! Еще не успела! Давай сюда письмо!

— Je ne comprends pas quelle letter Vous voulez dire[43], — закачала головой madame Lepic.

— Письмо, — властно произнесла княгиня.

В ее словах, в ее взгляде было столько властной силы, столько энергии, столько требовательного ожидания, что несчастная гувернантка, сама не понимая, что делает, достала письмо и протянула его Марье Алексеевне. Та взяла письмо и сделала жест рукой, которым слугам обычно сообщали, чтобы те убирались. Madame Lepic поспешно ретировалась, оставив княгиню в одиночестве.

* * *

Марья Алексеевна осмотрела конверт. Он был адресован лорду Р.У. Редсворду. Княгиня без труда узнала почерк внучатой племянницы.

«Значит, она посмела писать ему, — решила княгиня. — И что же она ему решила написать?»

Марья Алексеевна сломала печать и вытащила из конверта письмо.

Там было написано:

«My dear Richard, I have a great hardship. My grandmother princess Marya Alekseevna is an old swamp toad[44]. — На этом месте Марья Алексеевна споткнулась, перечитала его еще раз, затем залезла в словарь проверить, правильно она все поняла, и, убедившись, что поняла все верно, пришла в ярость. — She is a really nasty woman. I ’m sure, she is reading these lines…[45]

Бабушка, когда в следующий раз соберетесь прочитать мое любовное послание, в нем будет еще больше красочных эпитетов в ваш адрес.

Любящая вас,

ваша внучатая племянница,

Анастасия».

Марья Алексеевна в приступе безудержного гнева вторглась в спальню княжны. Та стояла перед зеркалом в дорожном платье, спиной к вошедшей. И тем не менее княгине было отчетливо видно отражение лица Анастасии.

— Как, как ты посмела такие выражения в мой адрес! — кричала в ярости Марья Алексеевна.

— А как посмели вы прочитать мое письмо? — холодно отозвалась Анастасия.

— Я ради твоего же блага…

— Ради моего же блага вы перехватили письмо, — перебила княжна.

Княжна перебила. И перебила Марью Алексеевну. Во всем Петербурге только одному старому князю Суздальскому случалось перебивать ее сиятельство.

— А как посмели вы открыть письмо? — требовательно говорила Анастасия. — Как вам хватило наглости на столь низкий поступок? Это недостойно!

— Ты! Ты… — захлебывалась в ярости княгиня, потерявшая дар речи от такого неслыханного обращения.

— Вы можете увезти меня в Москву, сослать в Сибирь, заточить в темнице, но не смейте — не смейте, бабушка! — вторгаться в мои чувства и читать мои письма к близким людям! Иначе я во всяком письме буду писать, что вы — болотная жаба! Посмотрим, что скажет на это Петербург, когда вы наденете свое любимое изумрудное ожерелье.

— Ты не смеешь…

— Нет, бабушка, не смейте вы более вторгаться в мою приватность! — отрезала княжна. — J’ai terminé.[46]

Княгиня в смятении, ужасе и гневе покинула покои своей внучатой племянницы. Анастасия же, оставшись одна, громко рассмеялась, а затем — горько заплакала. Но это были слезы отчаяния и усталости, слезы напуганной молодой женщины, которой выпало на долю вступить в схватку с первой дамой петербургского света. Это были слезы победителя, обреченного на бесконечное сражение за собственную волю, собственные мысли и за свою любовь. Но слезы эти проливались в одиночестве, и более ни одна живая душа не должна была узнать о переживаниях княжны. Она княжна, и никто не сможет сказать, что она в отчаянии. Она будет, будет смеяться в лицо всему свету и вопреки всем трудностям, которые окажутся между ней и ее возлюбленным. Это любовь. И ради любви она должна быть сильной, должна быть гордой, непреклонной!