Читать книгу "Кровавое безумие Восточного фронта - Хельмут Нойенбуш"

Зима 1945/46 гг., даже по российским меркам суровая, здорово затрудняла жизнь. Впрочем, у нас теперь было в чем уберечься от холодов — вполне сносная зимняя одежда, которой могло и не быть у наших товарищей по несчастью в других, не столичных лагерях. Валенки мы после работы относили в сушилку, потому что, выйдя на следующий день на работу в мокрых валенках, можно было вполне недосчитаться пальцев на ногах — вмиг бы отмерзли.

Я стал часто задумываться над тем, сколько еще продлится этот плен. Ведь пошел уже третий год. Так далеко от дома и в подобных условиях долго протянуть было весьма проблематично. Любое, даже самое, казалось, безобидное заболевание или пустяковая травма, если недоступна надлежащая медицинская помощь (а она оставалась недоступной и для самих русских, не говоря уже о нас), могли обернуться смертью.

Тогда мы и еще десятеро наших работали в автоколонне. Здесь находились и служебные автомобили многих членов правительства. Мы имели удовольствие лицезреть и «мерседес» министра иностранных дел СССР Молотова. Я подумал, что машину наверняка прихватили в Германии в качестве трофея. У роскошных авто день и ночь дежурили сотрудники КГБ.[9]В особом помещении дежурили водители, их вызывали по громкоговорителю, если возникала нужда отвезти кого-нибудь из боссов в Кремль.

Мы укладывали плитку и проводили разного рода отделочные и ремонтные работы. Условия были очень хорошими — в правительственных гаражах центральное отопление работало как часы. В большом помещении стояли рядами огнетушители, мы должны были очистить их от ржавчины и покрасить красной краской. За нами надзирал один пожилой русский, судя по всему, он нами был вполне доволен, потому иногда мог плеснуть нам водочки или отсыпать махорки.

В московском лагере я познакомился и с неким Пислингером, он был родом из Виндишгарстена. Пислингер попал в плен еще в 1942 году и за это время успел неплохо освоить русский. Он тоже занимался укладкой плитки и разведал, что в нежилом доме неподалеку в подвале хранится картофель. Вход в дом не запирался, только дверь в подвал, но через внутреннее окошко без труда можно было проникнуть и в подвал. И вот мы с этим Пислингером регулярно совершали рейды за картошкой, причем без каких-либо осложнений. Пислингер был в хороших отношениях с поваром. Мы нашли укромное место за кучей угля и там складывали добытую картошку, откуда повар ее забирал. Дополнительные порции были нам гарантированы. Чувство голода, не покидавшее нас, постоянно подталкивало к изобретательности по части мелких хищений съестного.

Но как ни сурова была зима, на смену ей пришла весна. Температура поднялась до приемлемого уровня. Но в целом радоваться было особенно нечему. Разве что перспективе в один прекрасный день все же оказаться дома. Ведь война кончилась без малого два года назад.

В одно из воскресений нам, пленным, предложили посетить Мавзолей Ленина. Дело было вполне добровольное, и я все же решил сходить разнообразия ради. В программу вошла и довольно долгая поездка в московском метро.

Май 1947 года

С мая месяца нашу рабочую команду регулярно отвозили на грузовиках за 40 километров от Москвы. Там мы строили новый барачный городок. Девятиэтажное здание министерства было почти достроено. Несколько наших рабочих групп занимались уборкой помещений. В начале мая весь наш лагерь снялся с места — нас переселили на новое место.

Там уже имелись громкоговорители. По ним ежедневно в 6 утра звучало по-русски «Здравствуйте, товарищи!», потом следовали последние известия и музыка. Затем все шли в столовую поедать утренний супчик с хлебом.

После поверки в 7 часов мы отправлялись на работы. Здесь тоже была большая стройка, по слухам, возводилась больница.

Первым делом необходимо было вырыть котлован. Если посмотреть на нас со стороны, мы, работая, наверняка напоминали муравьев.

300 человек орудовали лопатами и кирками. Котлован под фундамент глубиной 5 метров приходилось отрывать вручную. Работа была зверская, нормы явно завышенными, что негативно отражалось на пайке.

Меня вновь направили в транспортную группу. Первые грузовики со стройматериалами прибывали обычно в 9 часов утра. Бывало, за смену приходилось разгружать от 30 до 40 машин. Русские в ту пору пока что самосвалами не располагали.

С 7 до 9 утра я находился на складе инвентаря. Раздавал нашим инструментарий на день. И принимал новый инструмент, поступавший на склад.

Один молодой русский, с которым мы вместе работали, был хорошим парнем. Мы сразу с ним подружились. Однажды я толкнул ему форменные брюки и рубаху за 50 рублей и три пачки американских сигарет. Все это я стащил в раздевалке. В этой необозримой стране, весьма трудно управляемой, коррупция и обман были необходимым средством выживания.

Кое-кто из наших предлагал мне, чтобы я приворовывал инструмент из склада и продавал его водителям грузовиков. Но мне это занятие представлялось небезопасным, поскольку я хорошо понимал, что мне за это грозит. Но про себя подумал: «Если уж и рискнуть, то только вместе с камрадом Пислингером». Тот знал толк в подобных делах, да и связи у него были.

Вместе с ним мы стащили барабан кабеля и за 120 рублей продали шоферу грузовика Василию, тот, довольный, отпускал шуточки, подбадривая нас.

Пислингер ночами часто работал на лагерной кухне. Однажды ему поручили покрасить столы и стулья. И он попросил меня достать масляной краски. Я принес ему ведро краски. Пару дней спустя ему вновь срочно понадобилась краска, разумеется, неофициально, поскольку он выполнял чей-то частный заказ. Приходилось следить, чтобы пропажи краски не заметили. И Пислингер расплачивался со мной своей порцией утреннего супчика, поскольку за свои труды на кухне получал вполне солидные рационы.

Июль 1947 года

Наступило знойное лето. И на этой стройке было обычным делом подгонять пленных. Целый день только «Давай, давай!» и «Быстрее!». И с питьевой водой было плохо донельзя. Однажды наша транспортная группа даже пригрозила забастовкой, если нас не обеспечат достаточным количеством чая или хотя бы кипяченой воды. Мы прекрасно понимали, что подобная мера, прибегни мы к ней, неизбежно отразится и на русских, а им ни к чему лишняя головная боль. Но однажды мы все-таки сдержали слово. Можно было, конечно, утолять жажду водичкой из Москвы-реки, но существовала вполне реальная опасность подхватить дизентерию. К тому же это строго воспрещалось. Питание в подмосковном лагере было значительно хуже, чем в московском. Дежурным блюдом здесь был суп из крапивы. На болота отряжали на сбор крапивы специальную, группу. Когда же повозки разгружали у кухни, это очень напоминало скотный двор с одним только отличием, что этой зеленью собрались потчевать нас.

Вот поэтому каждый из нас вынужден был идти на кражу продуктов питания. Водители грузовиков регулярно привозили с базара табак, овощи, колбасу, хлеб. Все это предлагалось по бешеным спекулятивным ценам. Например, за кило колбасы они заламывали 120 рублей. Но с нас можно было получить если не деньги, то другие полезные вещи: горбыль, доски, цемент, толь, словом, стройматериалы, которых в России тогда отчаянно не хватало. Начальники, да и охрана не проверяли водителей. Но все знали, что происходит, другими словами, у всех было рыльце в пушку. Самое главное, чтобы все было шито-крыто.