Читать книгу "Трагедия в ущелье Шаеста - Алескендер Рамазанов"

Еще не сознавая, куда поворачивается колесо Фортуны, он заявился в военный комиссариат с большим опозданием, за что незамедлительно получил «по шапке». Толстый, очень нервный майор, наоравшись досыта, стал ломать голову, куда направить нарушителя. В те годы перед армией массово обучали «военно-прикладным» специальностям. Полгода – и ты радист, парашютист, водитель. Майора несколько смущала худоба призывника, но на свет явилось удостоверение кандидата в мастера спорта СССР, и Мадьяр стал парашютистом, совершив свои первые три прыжка в аэроклубе. Впрочем, осенний призыв обошел его стороной. Мадьяр познакомился с девушкой, они решили пожениться. В том же военкомате уже другой майор махнул рукой – «гуляй до следующего призыва!». Родители Мадьяра настояли на переезде молодоженов в Грозный. А вот весной 1980-го, того олимпийского года, под «Прощание славянки» его проводили в армию. Между прочим, уже полгода, как Советский Союз отдавал интернациональный долг в Афганистане, или, попросту сказать, воевал. Но Мадьяр ничего не знал об этой войне, хотя бы потому, что первые живые ветераны боевых действий еще из Афгана не вернулись. А погибших хоронили скромно, даже стыдливо, под присказку о гибели при исполнении служебных обязанностей. Это было почетно, но ясности, конечно, не прибавляло.

«ЧТО ЗНАЛИ МЫ?..»

Еще на призывной комиссии после небрежного осмотра сзади и спереди Мадьяра спросили, где бы он хотел служить? В Южной группе войск! В Венгрии! Вот случай побывать на родине матери, увидеть, какие они, потомки венгерских гусар?

«Без проблем», – обнадежил военком и похлопал Мадьяра по плечу. Через месяц, вкусив «карантина», Мадьяр оказался в Германии. Это ведь для того и спрашивали, чтобы поступить наоборот. Таковы неписаные армейские законы. Что же это будет, если сразу исполнять солдатское пожелание? Известно также мудрое изречение: «Куда солдата ни целуй, у него везде задница». Обидно, конечно, но суть не в солдате, а в древней, как мир, взаимной любви начальства и подчиненных.

Здесь стоит упомянуть, как в «карантине», в Твери, Мадьяр с друзьями бились за свои кожаные ремни, яловые сапоги и фуражки, их пытались отнять местные «деды». Но молодежь была кавказская, а значит, за себя постоять могла. «Дедов» тоже можно было понять: в пределах родной страны армия носила сапоги из «кирзы» и ремни из прессованного картона, прошитого нитками.

Итак, Мадьяр начал службу в Котбусе у немцев-демократов, в десантно-штурмовой бригаде. Советские десантники у ворот империалистического военного блока НАТО были военной тайной, и бригада носила вместо голубых беретов пилотки и красные погоны мотострелков. Впрочем, бойцы старались при первой возможности расстегнуть ворот, чтобы обнажить «тельник», он же «рябчик» – полосатую майку. Гарнизон располагался в черте города, казармы, служившие еще кайзеру и вермахту, были очень удобными, умывальники и туалеты просторными и действующими по назначению. Ночью, драя мелкоребристый кафель, – это немцы придумали еще в начале века, чтобы «зольдат» не поскользнулся, Мадьяр обнаружил на подоконнике ошметки книжечки. Понятно, для чего она там находилась, но строки, в которые он машинально всмотрелся, вызвали почти неприличный смех. Это были стихи, но очень к месту. Неизвестный ему поэт писал: «Несчастные дети, что знали мы, когда у длинных столов врачи, постучав по впалой груди, – «Годен!» – кричали нам?» Мадьяр не чувствовал себя несчастным, дома он привык к «немецкому» порядку, но все остальное было в масть. А поэта он потом нашел. Запала строка в душу. И поэт, как выяснилось впоследствии, оказался весьма боевым. Несмотря на астму, сущий боевой потомок Маккавеев, романтик ЧК и военного коммунизма.

СТРОЕВОЙ, ОБУЧЕННЫЙ

Военному делу десантников учили «настоящим образом», как и завещал основатель первого в мире социалистического государства. Он, Ленин Владимир Ильич, понимал, что всякая власть чего-то стоит, если умеет защищаться. Зря его нынче подзабыли. Военному люду полезно читать Ленина.

Кроссы с танковыми траками на спине, рытье ячеек, окопов и капониров, полоса препятствий, а вместо отдыха – строевая подготовка как средство укрепления воинской дисциплины. А двадцать раз подтянуться? А по канату на руках? А подъем переворотом «на закуску»? Наряды и караульная служба казались в ту пору Мадьяру манной небесной. Потом несколько лет с чувством бесконечной благодарности он вспоминал офицеров и сержантов, выжимавших из молодежи все соки. Именно тогда было решено, остаться ли ему живым, пройдя три войны. Спасибо футболу – нагрузки тренировок были близки к боевым. А отвлеченные до сей поры книжные знания военного дела стали той самой присадкой, которая делает из мягкого железа добрую сталь.

После первой итоговой проверки Мадьяру присвоили воинское звание «сержант» и перевели в роту, сформированную из нового призыва. Была такая линия в борьбе с «дедовщиной» – устраивать подразделения из призывников одного срока службы, кроме сержантов, разумеется. И опять Мадьяр не ощутил вначале, как дрогнуло колесо Судьбы.

А НЕ СМУЩАЙ НАЧАЛЬСТВО…

В новой роте командир был из вчерашних взводных. Явно от неуверенности начал с самоутверждения, замешанного на жестокости. На беду, еще в его жилах кипела кровь армяно-азербайджанской семьи из Баку, адская смесь! Впрочем, откуда это было знать Мадьяру, ведь чеченцы, среди которых он вырос, не сочетались кровными узами с армянами, да и не придавал он особого значения национальным особенностям, справедливо считая, что есть такая счастливая общность духа – «советский человек».

Расслабился Мадьяр! Позволил себе выразить недоумение самодурством командира. И получил «особый статус» – все придирки к нему. Тут бы насторожиться, но Мадьяр тогда еще не читал Макиавелли и моментов, когда нельзя затмевать солнце, не чувствовал. Да вот, к примеру, эпизод явного смущения начальства своим разумением.

В ходе учения рота Мадьяра должна была обозначить силы батальона и задержать мотострелковый полк, заняв оборону на берегу реки. Однако окопаться на предписанном участке не удалось: на глубине штыка проступала вода, и даже если ячейку удавалось углубить, она превращалась в лужу с оплывшими краями. Конечно, беда в армии – не беда, а нормальное состояние, лишь бы был рядом отец-командир! Но, увы!

У командира роты случился день рождения, и, отдав с утра «цу» (ценные указания. – Прим. авт.), он с замполитом и командирами взводов погрузился в «Чайку» (командно-штабную машину. – Прим. авт.) и вылезать не собирался, пока не допьется ящик водки. Все попытки командиров отделений «доложить обстановку» награждались изощренными ругательствами из бронированного чрева и предложениями передислоцироваться в область мужских и женских гениталий. Обидно, даже люк не открывали! И тут Мадьяр натурально оборзел. От имени командира роты перенес линию обороны на возвышенность, организовал систему огня, устроил пункты обогрева.

Когда же за «обстановкой» прибежал посыльный из штаба батальона, взводный приоткрыл люк и бросил Мадьяру планшет: «Набросай наши позиции и отошли комбату».

С картами Мадьяр работать умел, «шрифтом писал», за что и ценили его в канцелярии батальона. Естественно, он нанес изменения обстановки. Так появилась на рабочей карте командира незапланированная высотка, ну и все другое. И еще он, не задумываясь, подписал карту от имени ротного.