Читать книгу "Хорошие солдаты - Дэвид Финкель"

В результате Касим жил неспокойной жизнью и всегда был настороже. Но вместо того чтобы убежать из Багдада и стать одним из 3 миллионов иракских внутренне перемещенных лиц — или вообще покинуть страну и примкнуть к 2 миллионам беженцев из Ирака, — он продолжал иметь дело с американцами и даже посетил поминальную службу по Каджимату. Когда он вошел в дом молитвы и сел, некоторые солдаты открыто выражали недовольство присутствием иракца. Но, судя по всему, он был искренне тронут видом пустых солдатских ботинок погибшего и скорбным тоном речей, и, когда американцы склонили головы в безмолвной молитве, он воздел руки и возвел глаза к небесам. Козларич не оставил этот возвышенный момент без внимания. «Если я потеряю Касима, я в жопе, — сказал он однажды своим подчиненным. — И все мы в жопе». Вот как сильно Козларич начал доверять Касиму.

Но Касим был один такой. Прочие особого доверия не внушали, начиная с того иракца, самого первого, кого некоторые из них увидели еще в Форт-Райли незадолго до отъезда, — генерала, прибывшего в Америку с визитом и не проявившего ровно никакого интереса к той выучке, что продемонстрировали ему солдаты. Они показали ему, как их научили входить в здание, — раз проделали все без сучка и задоринки, потом еще раз, а генерал только кутал руки в шинель, смотрел вниз на тающий снежок, играл с ним носками начищенных до блеска темно-бордовых туфель и произносил какие-то малозначащие слова о своей «искренней надежде» на то, что иракские и американские солдаты смогут хорошо взаимодействовать.

Пять месяцев спустя ничего подобного еще не наблюдалось. Теперь уже американцы смотрели, как проходят обучение иракские солдаты, и зрелище было жалкое: тридцать солдат иракской армии плюс двадцать человек из Национальной полиции не имели даже тех простых навыков, что американские солдаты получают при начальной подготовке. Форма у многих была не по размеру. Волосы нестриженые, нечесаные. Каски сидели криво. На запущенной, поросшей сорной травой территории иракской военной академии по соседству с Рустамией они, по идее, должны были упражняться в патрулировании на американский манер, и один солдат, который двигался назад, так удачно повернулся кругом, что въехал лицом в дерево. Теперь они, по идее, должны были отдыхать, стоя на одном колене, — прозвучала команда: «На колено!» — но один из них, явно слишком пожилой и толстый, чтобы быть хорошим солдатом, вместо этого лег на землю и начал от нечего делать рвать травинки.

— Неплохо, — сказал майор Роб Рамирес, наблюдавший за тренировкой по поручению Козларича, и, когда солдат, лежавший на земле, улыбнулся и помахал ему, Рамирес улыбнулся и помахал в ответ, но вполголоса заметил: — Когда мы уйдем, их раздолбают в два счета.

День был жаркий — сорок с лишним по Цельсию. Со всех градом лил пот, особенно с пожилого толстяка. В прошлом он был танкистом в армии Саддама, но сейчас, когда уровень безработицы в этой части Ирака превышал, как говорили, 50 процентов, он просто старался как мог продержаться в общей массе, которая вся состояла из тех, кто старался как мог продержаться. Несмотря на жару, они были рады, что их отобрали на этот курс подготовки. В комнатах, где они жили, работали кондиционеры. Можно было принять душ, воспользоваться уборной со сливом. Проведя здесь четыре недели, они должны были потом вернуться к своей обычной жизни в Багдаде, каким он стал после вторжения, и порой у них возникал вопрос, понимают ли американцы, во что превратилась теперь их жизнь. Перебои с электричеством. Нехватка оборудования, безденежье. Дефицит всего на свете, кроме угроз. «Нам страшно», — признался подполковник иракской армии Абдул Хайтам; понимают ли это американцы?

Перерыв кончился, иракцы встали и пошли по грунтовой дороге со своим неодинаковым оружием, но Хайтам задержался, чтобы задать Рамиресу вопрос.

— Если с нами что-нибудь случится, что случится с нашими семьями? — спросил он и потом объяснил: когда стало известно, что он работает с американцами, его имя во всеуслышание прозвучало в мечети, ему пригрозили убийством, и после того, как он с семьей укрылся у родственников, фанатики расправились с его домом.

— Даже фотоснимки детей, — сказал он о том, что увидел, когда смог ненадолго вернуться. — Искромсали ножом. Горло перерезали. Глаза выжгли. Уши отрезали.

Потом, сказал он, дом подожгли, и вот прошло уже три месяца — семья по-прежнему живет у родственников, а он в комнате при академии.

— Я жду визу в Америку, — сообщил Хайтам. — Потому что эту страну я ненавижу.

Он беспокойно смотрел на Рамиреса, в его взгляде читалась просьба о помощи, а Рамирес смотрел на него — на озабоченное лицо, на форму с пятнами пота, на мясистую грудь, на большие руки, на толстые пальцы и напоследок на блестящее кольцо с большим камнем на одном из пальцев. Это был камень, излюбленный людьми из Джаиш-аль-Махди, особенно боевиками.

«Кто этот человек?» — недоумевал Рамирес, и он решил сменить тему.

— О более приятном: обучение, по-моему, идет хорошо, — сказал он.

Хайтам вздохнул.

— Тридцать пять лет я строил этот дом шаг за шагом. Все покупал на собственные деньги, построил — и теперь потерял.

Он извинился и двинулся вдогонку за своими солдатами.

Теперь они, готовясь к патрулированию в Багдаде, должны были выполнить несколько специальных заданий. Первое состояло в обнаружении подозрительного ящика. Ящик был спрятан в траве, они его заметили и поставили вокруг него ограждение. Второе задание включало в себя праздничную пальбу из огнестрельного оружия во время свадьбы. Солдаты догадались, что это такое, и не стали стрелять в жениха и невесту. Третий сюжет: в них начали бросать камни, но оказалось, что атакующих всего двое и они не слишком усердствуют. Иракцы подбирали небольшие камешки, которые в них летели, и со смехом швыряли обратно. Затем, однако, возник четвертый сценарий, незапланированный: настоящая ракетная атака. Иракцы услышали сирену, зазвучавшую в Рустамии, где радар засек приближающиеся ракеты, и за то время, пока несколько ракет упало поодаль и взорвалось, иные успели до отбоя тревоги перекурить в свое удовольствие.

Несколько часов спустя, когда дневная программа тренировки была выполнена, когда сделалось еще жарче, все собрались на скамейках для зрителей около выжженного солнцем поля, чтобы подвести итоги дня. Вдруг один из иракцев вырубился.

Это был пожилой танкист. Его сразу же обступили другие иракцы, но они мало что могли сделать. По-разному одетые, как попало вооруженные, они к тому же не имели при себе ничего полезного в таких случаях — только лили на него без всякого проку горячую воду из бутылок и, сняв с него пропотевшую рубашку, вытирали ему ею лицо.

На помощь пришли готовые ко всему американцы. У санитара, подчиненного Рамиресу, была прохладная вода и портативный комплект для внутривенного введения растворов. Пока он разматывал пластиковую трубку и готовил комплект, упавший в обморок иракец наблюдал за ним полуоткрытыми глазами. Когда санитар вставил иглу, иракец уже пытался сесть.

— Я в норме, — произнес он слабым голосом.

— Выглядишь плохо, — возразил Абдул Хайтам.