Читать книгу "Интересно девки пляшут, или Введение в профессию - Александр Костенко"

В ту ночь мне снова приснился страшный сон.

— Сэр, что делать с пленником? Он молчит.

Крестоносец внимательно посмотрел на стройную фигуру юноши. Капюшон его балахона сполз с головы, спутанные кудри цвета спелой пшеницы обрамляли красивое загорелое лицо.

— Это один из «посвящённых». На костёр его.

Ни один мускул не дрогнул на лице юноши. Двое крестоносцев подхватили его под руки и поволокли в сторону пылающих в поле костров.

— Эндрю, мы захватили пленника вместе. А при нём было только это.

На широкой ладони рыцаря тускло блеснул золотой медальон в виде мальтийского креста, украшенный рубинами.

— Друг, ты прав, поделим имущество по-братски, — с этими словами крестоносец положил медальон на плоский камень и, взмахнув мечом, разрубил его на две части…

4

Как-то вечером раздался звонок в дверь. Я открыла. Оказалось, это курьер — принёс отцу билет на самолёт. Папу вызывали на работу. Однако в назначенный день отец наотрез отказался лететь, заявив, что у него есть дела и поважнее, и попросил меня сдать билет. На следующий день курьер снова принёс билет. Но на этот раз папа заявил, что не долетит и что, вообще, пусть они все катятся к чёрту со своей Японией. Билет опять пришлось сдать. Так продолжалось три дня. Наконец позвонил сам генерал Тарасов и сказал маме, что следующий понедельник — крайний срок. И если папы не будет в понедельник ровно в 18:00 на борту рейса до Токио, то его ждут большие неприятности. После этого звонка между моими родителями состоялся очень крупный разговор, после которого отец несколько успокоился и согласился лететь. Однако на следующее утро с отцом случилось вообще что-то странное. Я, проснувшись, брела в ванную, когда отец затащил меня на кухню и, прижимая палец ко рту, зашептал:

— Только не говори громко. Они нас слушают.

— Кто? — спросонья не поняла я.

— Они, — пробормотал папа и, совершенно дико сверкнув глазами, метнулся на балкон. Выглянул наружу. Потом с воплем «Они уже у подъезда!» бросился в свою комнату. Послышалась возня с ключами. В руках отец держал толстую тетрадь в зелёном коленкоровом переплёте.

— Возьми и спрячь. Ни при каких обстоятельствах, слышишь, что бы ни случилось, никогда и никому не говори, что у тебя есть эта тетрадь!

Я, так и не проснувшись окончательно, машинально взяла тетрадь и, забравшись на табурет, не раздумывая, сунула её в большую коробку из под телевизора, которая пылилась на антресоли. В ней мы хранили ёлочные игрушки. Выглянув на улицу, я убедилась, что в это раннее утро сквер перед домом и всё пространство перед подъездом были пустынны. Я бросилась в комнату отца. Он стоял у окна, спрятавшись за занавеской, и что-то бормотал. В руках он держал свой наградной «Макаров». Тут мне уже стало страшно по-настоящему. Проснулась мать. Отец ринулся к ней, крича на ходу:

— Прячьтесь у соседей! Я вас прикрою! Спрячьте эти записи и никому не верьте! Вы не знаете, что они хотят со мной сделать… Но я не поддамся! Я им не Федька! Я не полечу, не полечу, не полечу…

Мы с мамой принялись успокаивать его. Говорили, что во дворе никого нет. Предлагали поесть, выпить чаю, коньяку. Никакого эффекта. Потом, видя, что он немного успокоился, попробовали отобрать у него пистолет. Не тут-то было. Отец закричал что-то насчёт того, что мы с мамой тоже с ними заодно, и опять рванул на кухню. Мы с матерью метались по квартире, не зная что делать. Во-первых, у него в руках был боевой пистолет, а во-вторых, сами понимаете, стоило только вызвать врачей или кого-либо ещё, и на его работе можно было поставить жирный крест. Мать наконец присела на краешек кресла и заплакала навзрыд. «Теперь придётся успокаивать обоих», — обречённо подумала я и помчалась на кухню за стаканом воды для мамы, надеясь, что в собственную дочь отец стрелять не будет. То, что я увидела там, — поразило меня. Отец почти совершенно невозмутимо сидел за столом и… пил чай. Я оторопело остановилась. Он поднял на меня спокойные глаза и сказал:

— Они ушли. Теперь надо идти в милицию. А то они угробят и меня, и вас всех, — и потянулся за пистолетом.

Я отшатнулась. А он усмехнулся и сказал:

— Дурочка ты. У меня же дороже вас с мамой нет никого на свете, — потом всё-таки взял пистолет и, опустив голову, поплёлся в свою комнату, где продолжала навзрыд плакать мама.

В милиции отца внимательно выслушали. Естественно, отец умолчал о том, где работает, назвавшись сотрудником одного из министерств.

Потом «опер» задал нам с мамой несколько дежурных вопросов насчёт запоев и возможности употребления нашим папой различной наркотической гадости, типа ЛСД. Получив категорически отрицательный ответ, «опер» развёл руками и сказал, что попробует во всём разобраться. После чего поднялся из-за стола, явно давая понять, что разговор окончен.

Несколько дней до пятницы прошли вполне спокойно, и мы все вспоминали недавнее происшествие, как ужасный сон. Однако в пятницу папа так напился, что учинил скандал, в конце которого поведал нам с мамой, что был бы несказанно рад, если бы мы свалили на дачу и больше не отсвечивали в городской квартире. Само собой разумеется, мы обиделись. После чего погрузились в машину и отправились в деревню. Вдогонку папа крикнул что-то насчёт того, чтобы раньше, чем его самолёт оторвётся от земли, мы не возвращались.

5

…Я перебралась по подземному переходу на другую сторону Волоколамского шоссе, и тут со мной чуть не столкнулась какая-то хрупкая женщина средних лет. Ну, знаете, как это бывает: делаешь шаг в сторону, а тот, с кем хочешь разойтись, шагает туда же. Ты опять в сторону, ну и он — в ту же. Так и не можешь разойтись с человеком. На это раз мне всё-таки удалось избежать столкновения, и я продолжила свой путь. Но, на моё удивление, женщина окликнула меня по имени. Я обернулась. Женщина смотрела на меня во все глаза и молчала. Тогда я подошла к ней поближе. Первое, на что я обратила внимание, — так это на пару внимательных тёмных глаз, смотрящих на меня сквозь огромные очки с толстыми линзами. На вид ей было лет пятьдесят, приятное лицо, светлые волосы, схваченные сзади в пучок чёрной аптекарской резинкой. Под мышкой женщина еле удерживала сложенную, но всё равно показавшуюся мне огромной, спелёнатую скотчем детскую кроватку.

— Наташа! Ой как Вы изменились! И Леночка моя тоже повзрослела. Замуж еле отдала. За одноклассника вашего — Пашку Комарицкого. Что за девчонка! Погуляет с парнем недельку и всё — говорит, разонравился. А сейчас такая нервная стала, она ведь на девятом месяце уже. Вот кроватку ребёночку прикупила, — затараторила она.

От такого неожиданного натиска я даже растерялась. Мысли сразу запутались, и я никак не могла взять в толк, какая Леночка. И где это Леночкина мамочка умудрилась купить глубокой ночью детскую кроватку? И Комарицкого я не помнила. Да, точно, одноклассника по фамилии Комаров помнила, а Комарицкого нет!

Но дама не унималась.