Читать книгу "Письма Амины - Юнас Бенгтсон"

— Четыре тысячи, я дам за него четыре тысячи. Цвета на этой модели не очень…

— Да плевать мне на цвета, мы договаривались на пять, так что будь любезен, давай пять.

С улицы слышен гудок такси, похоже, шофер теряет терпение.

— О'кей, дай-ка денег, поговорим, когда вернусь.

Медвежонок, переваливаясь, идет через прихожую.

Кто-то отодрал дверной косяк, видны голые кирпичи. Явно не без умысла, даже без косяка ему трудно протиснуться. Мы идем за ним. Гостиная маленькая, стены светло-желтые. Воздух затхлый, пахнет потом. Он обходит кафельный столик, опирается на подлокотник старого дивана, обтянутого черной кожей. Медленно наклоняется вперед и пытается вытащить что-то из-под диванной подушки. Я отступаю на пару шагов, так, что оказываюсь в дверном проеме, Мартин стоит между мной и толстяком. Не могу сказать, что нервничаю: что бы он там ни пытался выудить, это происходит как в замедленной съемке. Он отдувается, отодвигает потную прядь со лба. Затем сдается и садится. Диван под ним прогибается, он проваливается вниз. Затем наклоняется и шарит между ног, пока не находит под подушкой пачку денег.

Мартин берет у него из руки пару купюр и убегает.

Медвежонок виновато смотрит на меня с дивана, пытается изобразить подобие улыбки. Непросто это, привести в движение такое количество жира. Он кладет пачку денег перед собой на столик.

— Хочешь пива? Есть холодненькое.

Я качаю головой, избегаю на него смотреть. На стене висит полка, на которой стоит его фотография в солдатской форме. Я беру ее в руки, рамка из темного дерева покрыта тонким слоем жирной пыли. На фотографии он улыбается, у него короткие волосы и на макушке — зеленый берет. Очень крепкий солдат, с большими щеками-яблоками, но совсем не такой жирный, как теперь.

— Там еще чипсы есть, если…

Краем глаза я вижу, как он царапает засохшее пятно на колене.

Мартин шумно захлопывает за собой дверь, врывается в гостиную. Я борюсь с подступающей тошнотой, тяжелый запах псины, хотя не думаю, что у него есть собака. Такое чувство, что квартира стала меньше. Мартин орет, аж слюна изо рта брызжет:

— Послушай, жирный дурак, мы договорились на пять тысяч, так что о четырех даже не заикайся.

— Я думал, это другая модель, такую я вообще-то не хочу…

Мартин уже стоит рядом с ним, хватает его за одну из жировых складок, сжимает.

— Мы договорились, ты не смеешь…

— У меня больше нет, честно. У меня правда больше нет, если заглянешь в другой раз, тогда…

— У нас уговор, уговор дороже денег. Да я тебя насквозь проткну, черт возьми!

Как грустно он выглядит на этом диване, нижняя губа дрожит, по-моему, он сейчас заплачет.

— Если бы у меня было больше денег…

Помещение совершенно определенно стало меньше.

О боже, мы потеряли метр, может, полтора. Я знаю, в этой убогой квартирке все те же тридцать квадратов, что были всегда. Но чем это может мне помочь, если комната становится меньше. О боже, еще метра нет, скоро я окажусь так близко к мужику на диване, что почувствую вкус пота между складок на его животе, и эту постоянную влажность между его гигантскими ягодицами, и капли пота, медленно сбегающие по волосам подмышек. О боже, еще метр. Я хватаю Мартина за руку, одни кости.

— Господи, Мартин, пусть будет четыре.

Мартин отступает на два шага, с шумом втягивает воздух носом. Это не вопрос денег, речь идет исключительно о маленьких пакетиках с порошком. При хорошем раскладе ему, может быть, удастся взять еще одну дозу на последние причитающиеся ему пять сотен. Его кулаки по-прежнему сжаты.

— Господи, да нет у него денег.

Я произношу это как можно спокойнее, хотя стены медленно продолжают сдвигаться.

Жиртрест благодарно смотрит с дивана. Большое трясущееся лицо с каплей пота, свисающей с кончика носа. И я почти уверен, что, когда она упадет, я почувствую вкус соли.

— Это правда… У меня правда больше нет.

Мартин смотрит на меня, разжимает кулаки.

— Хорошо. Хорошо, пусть будет четыре, но тогда жирдяйчик платит за такси.

Жирдяйчик пересчитывает деньги на кафельном столике. Досчитывает до четырех тысяч, сидит и держит лишние пятьдесят крон, пока Мартин не берет их у него из рук.

— Но вы его подключите. Хочу посмотреть, в порядке ли цвета.

Может, они не в порядке. Особенно после того, как его везли в машине. Транспортировали.

Мартин пересчитывает деньги.

— Это тебе не какой-нибудь вонючий «L'easy».

— Я хочу посмотреть, в порядке ли цвета.

— Так подключи его сам.

Жирдяйчик смотрит в пол, а может, на живот:

— Я не могу.

Прочь. Я набираю полную грудь воздуха и засовываю в рот еще одну таблетку. Мы делим деньги, я отдаю Мартину последний полтинник.

— Хочешь зайти, познакомиться с моим пацаном?

Мартин широко улыбается, у него все еще героин в крови — а теперь еще и деньги на кармане.

— Ко мне нечасто приходят гости. Я не желаю, чтобы у меня торчали джанки. Знаю, что ты скажешь: посмотри на себя. Но джанки болтают много лишнего. Говорят только о наркоте. Где взяли, у кого хороший товар, у кого вообще есть товар. Сколько стоит, как денег достать. Я хочу, чтобы он видел: у папы есть нормальные друзья.

Все равно уже поздно куда-либо ехать, а домой пока возвращаться не хочется, не уверен, что я буду там один. Мартин живет недалеко отсюда. Пять минут пешкодралом, еще один низкий жилой корпус на Северо-Западе, на границе с районом Биспебьёрг.

Еще за закрытой дверью мы слышим шум телевизора.

Мальчик сидит на краю дивана и пялится в телик, там дерутся собака в костюме супергероя и крокодил с черной палкой и сигарой. Миловидный мальчик со светлыми жирными волосами и беспокойными глазами. На журнальном столике перед ним лежит пакет с булками, пара штук вынуты, на них видны следы зубов. Штора задернута, телевизор — единственное, что освещает комнату. Мебель дешевая, когда-то, может, и была красивой, но теперь попросту износилась. Мальчик не слышал, как мы пришли, он поднимает глаза, только когда мы входим в комнату. Подбегает, обнимает отца, цепляется за его ноги. Мартин гладит сына по голове:

— Поздоровайся с папиным другом.

Он прячется за ноги Мартина, испытующе на меня смотрит.

— Это мой друг Янус, он хороший.

Я улыбаюсь, стараясь выглядеть дружелюбно:

— Приветик.

Я не умею общаться с детьми, никогда с ними не сталкивался.

Мартин берет его на руки. Он утыкается отцу в плечо.

— Ты голоден, малыш?