Читать книгу "Платформа - Мишель Уэльбек"

[Создается впечатление, что западные мужчины, которых не замечают и не ценят на родине, почти идеально подходят тайским женщинам, которые были бы счастливы встретить человека, желающего просто-напросто работать, а после работы возвращаться домой в приветливую семью. Большинство западных женщин не хотят иметь такого скучного мужа.

Вы легко убедитесь в этом, просмотрев раздел «частных» объявлений в любой газете. Западные женщины ищут мужчину, который выглядел бы определенным образом, имел определенные «социальные навыки»: умел танцевать, поддерживать беседу, быть интересным, зажигательным, соблазнительным. Теперь обратимся к моему каталогу и посмотрим, чего хотят здешние девушки. Все довольно просто. Все они утверждают, что будут счастливы НАВСЕГДА соединиться с мужчиной, который имеет стабильную работу и будет любящим и понимающим МУЖЕМ и ОТЦОМ. Американской девушке такой не подойдет.

Поскольку западные женщины не ценят мужчин и традиционную семейную жизнь, им не следует выходить замуж. Я помогаю современным западным женщинам избавиться от того, что они презирают (англ.).]

– Похоже на правду… – с грустью заметила Валери. – Конечно же, суще­ствует рынок…

– Она отложила журнал и задумалась. Мимо нас прошел Робер; он ша­гал вдоль берега, заложив руки за спину, и мрачно глядел перед собой. Валери резко повернулась и стала смотреть в другую сторону.

– Этот тип мне не нравится, – прошептала она с раздражением.

– Он не глуп, – сказал я; в сущности, он был мне безразличен.

– Не глуп, но он мне не нравится. Старается всех шокировать, производить неприятное впечатление; я этого не люблю. Вы, по крайней мере, пытаетесь приспособиться.

– Вот как? – я взглянул на нее с удивлением.

– Ну да. Чувствуется, конечно, что вам трудно, что вы не созданы для такого рода поездок; но вы делаете над собой усилие. Мне кажется, в душе вы добрый.

Мне бы тут обнять ее, погладить грудь, поцеловать в губы; но я, как кретин, не шевельнулся. Приближался вечер; солнце теперь плыло над пальмами; мы обменивались ничего не значащими фразами.

К новогоднему столу Валери надела очень открытое на груди длинное зеленое платье из легкой, чуть просвечивающей ткани. После ужина на веранде играл оркестр, и чудной старик-певец гнусавым голосом тянул обработки медленного рока Боба Дилана. Бабетт и Леа примкнули к группе немцев, с их стороны до меня долетали звонкие восклицания. Жозетт и Рене танцевали, нежно обнявшись, – миленькие толстячки. Ночь стояла теплая; бабочки облепляли разноцветные фонарики, под­вешенные к балюстраде. Я чувствовал себя подавленным и глушил вис­ки стакан за стаканом.

– То, что говорит этот тип в интервью…

– Да? – Валери подняла на меня глаза; мы сидели рядом на плетеной скамейке. Ее грудь плотно наполняла ракушки лифа. Она накрасила гла­за, распущенные волосы спадали на плечи.

– Я думаю, это в большей степени относится к американкам. С европейками тут не все ясно.

Она с сомнением покачала головой и ничего не ответила. Лучше, ко­нечно, было бы пригласить ее на танец. Я выпил еще виски, откинулся на спинку скамейки, глубоко вздохнул.

Когда я проснулся, зал был почти пуст. Артист еще что-то напевал по-тайски, ударник ему вяло аккомпанировал; никто их не слушал. Нем­цы исчезли, Бабетт и Леа оживленно беседовали с двумя неизвестно от­куда взявшимися итальянцами. Валери ушла. Было три часа утра по ме­стному времени; начался 2001 год. В Париже он официально начнется только через три часа; в Тегеране как раз наступила полночь, а в Токио уже пробило пять. Все многоликое человечество вступало в третье тыся­челетие; лично я сделал это не лучшим образом.

12

Удрученный и пристыженный, я побрел к себе в бунгало; в саду слы­шался смех. На песчаной дорожке я едва не раздавил неподвижно си­дящего лягушонка. Он даже не отскочил, у него полностью отсутство­вал инстинкт самосохранения. Рано или поздно на него кто-нибудь случайно наступит, раскрошит ему позвоночник, и расплющенное тельце смешается с песком. Человек почувствует что-то мягкое под но­гой, выругается, почистит подошву о землю. Я легонько пнул лягушон­ка ногой: он неторопливо переместился ближе к бордюру. Я толкнул его еще раз: он отпрыгнул на относительно безопасную лужайку; воз­можно, мне удалось продлить ему жизнь на несколько часов. Сам я чув­ствовал себя не в лучшем положении, чем он. Я вырос вне семейного кокона или какой-нибудь другой ячейки общества, и некому было бес­покоиться о моей судьбе, поддерживать в беде, восхищаться моими по­хождениями и успехами. Со своей стороны, и я не создал домашнего очага: остался холостяком, детьми не обзавелся; никому не придет в го­лову опереться на мое плечо. Я, как зверь, прожил один и в одиночест­ве умру. В течение нескольких минут я растравлял душу беспочвенной жалостью к самому себе.

С другой стороны, я все-таки создан довольно крепким, и размера я выше среднего в животном мире; я могу рассчитывать на долгую жизнь, как слон или ворон; меня не так просто уничтожить, как эту маленькую амфибию.

Следующие два дня я отсиживался в бунгало. Выходил только изредка и, никем не замеченный, добирался до минимаркета, где покупал фисташ­ки и бутылки «Меконга». Мне страшно было подумать, что я встречусь с Валери за обедом или на пляже. Что-то дается нам легко, что-то кажется непреодолимым. Постепенно все становится непреодолимым; к этому и сводится жизнь.

Второго января после обеда я нашел у себя под дверью анкету агентства «Нувель фронтьер», где требовалось оценить организацию тура. Я заполнил ее тщательно, почти везде поставив галочки в графе «хорошо». И вправду, в определенном смысле все было хорошо. Отпуск сложился нормально. Путешествие прошло на уровне, и приключенчес­кий дух тоже присутствовал в полном соответствии с рекламой. В пункте «личные замечания» я написал следующее четверостишие:

Едва проснувшись, я переношусь

В мир, четко разлинованный на клетки;

Мне наша жизнь знакома наизусть,

Она – анкета, где я ставлю метки.

Третьего утром я собрал чемодан. Увидев меня в лодке, Валери хоте­ла что-то сказать, но удержалась; я отвернулся. Сон распрощалась с нами в аэропорту Пхукета; мы приехали раньше времени, до отлета остава­лось еще три часа. Зарегистрировав билет, я бродил по магазинчиком в холле аэропорта, они были оформлены в виде хижин с тиковыми стой­ками и крышами из пальмовых веток. Ассортимент предлагаемых това­ров сочетал международный стандарт (шарфики «Гермес», духи «Ив Сен-Лоран», сумки «Вюиттон») с изделиями местного производства (ракушки, побрякушки, галстуки таиландского шелка); вся продукция была помечена штрих-кодами. Словом, магазины аэропорта еще жили национальной жизнью, но в сглаженной, приглушенной форме, полно­стью приспособленной к мировым потребительским запросам. Перед тем как покинуть страну, туристы попадали здесь на некую промежуточ­ную территорию, менее интересную, но и менее опасную, чем окружаю­щее пространство. У меня возникло ощущение, что мир в целом стре­мится все больше и больше походить на аэропорт.