Читать книгу "Дело Белки - Александр Даган"

— Ага. Так тебе все и поверили, — не пожелал сдаваться я.

— Правда, Лев. Не знаю. И вообще, меня приняли в Общество всего несколько месяцев назад.

— Серьезно?

— Ага!

Я посмотрел в глаза узбека. Они казались по-собачьи честными и доверчивыми. В результате не осталось ничего другого, как отобрать у беспомощного напарника инструменты и продолжить нудную кропотливую работу по освобождению его конечности от оков волшебно-народной медицины. Убедившись, что я сменил гнев на милость, Хан робко попытался объяснить наглое поведение своих товарищей.

— На Василису с Серым ты тоже не обижайся. Они не специально на тебя наезжают. Хотя нет. Наоборот. Специально, но не со зла.

— Да ну?

— Серьезно. И Дмитрий должен был так сказать.

— Это почему же?!

— Так надо. Ты потом сам все узнаешь.

— Да ладно. Не очень-то и хотелось. Просто я вначале решил, что они и впрямь хорошие ребята.

— Правильно! Я сам знаешь, как к ним попал?

И узбек рассказал мне свою историю. Оказалось, что еще полгода назад он вовсе не был младшим егерем Общества, а преспокойно дворничал на столичных улицах вместе с другими среднеазиатскими гастарбайтерами, которые прибывают в Москву в чуть меньших количествах, чем узбекские дыни, но в отличие от дынь прекрасно приживаются. К тому же эти теплолюбивые дети юга так боятся русской зимы, что гораздо эффективнее коренных россиян справляются с уборкой снега и льда. Не говоря уже о том энтузиазме, с которым они посыпают столицу песком, пытаясь таким нехитрым способом придать Москве хоть какое-то сходство с милыми их сердцу Каракумами. Тем не менее в Общество Хан попал не за дворницкие таланты, а благодаря тому, что даже вдали от родины продолжал чтить ее традиции и историю. Случилось это в один из холодных февральских дней, когда он решил использовать выпавший ему выходной для того, чтобы поесть настоящего домашнего плова. Подавали это кушанье в какой-то задрипанной забегаловке на ВВЦ, до которой Хану предстояло пройти примерно полкилометра от центрального входа под осыпавшими его голову густыми снежными хлопьями, крупными и плотными, как созревшие плоды узбекского хлопка. Вдруг примерно в середине нелегкого пути он услышал чей-то жалобный голос: «О Аллах! Как же здесь холодно!» Гастарбайтер остановился как вкопанный и стал оглядываться, ища замерзающего земляка. Как ни странно, вблизи от него никого не оказалось. Если не считать закутанного, как немец под Сталинградом, понурого парня и несчастного ослика, покрытого толстым слоем снега от кончика носа до кончика хвоста.

— Что, мужик, хочешь на осле покататься? — без особой надежды обратился к Хану эксплуататор животных. — Давай! Вспомни родину!

Голос у юноши был молодой и по-московски акающий. То есть он никак не мог принадлежать тому человеку, который только что где-то рядом помянул всеблагого. Хан уже собрался пойти своей дорогой, как вдруг снова услышал:

— Соглашайся, ака! Может, этот гад мне тогда хоть спину почистит.

Узбек не поверил своим ушам. Во-первых, говоривший обратился явно к нему. Во-вторых, сделал это на чагатайском, то есть староузбекском, наречии. А в-третьих, и это было самое невероятное, кроме осла, сказать эту фразу было просто некому. Не знаю, как бы я сам повел себя на месте Хана, но он, на мой взгляд, поступил совершенно логично. Решив, что его постигла русская разновидность теплового удара, а именно — некое морозное помешательство, поспешил убраться от странной парочки и сбежал кушать свой плов. И тем не менее странная встреча всю трапезу не давала ему покоя. Поэтому, расплатившись, Хан разузнал у хозяев заведения, в какой части ВВЦ содержатся используемые для катания животные, и отправился туда, чтобы еще раз увидеть диковинного осла.

Узбек понятия не имел, как ему удастся обосновать свое появление в конюшне. Но этого и не потребовалось. У входа никого не оказалось. Скорее всего, сторож спрятался в своей будке, спасаясь от холода. А может, и вовсе напился и завалился спать на брикетах с подгнившим сеном. Так или иначе, Хан без проблем проник внутрь и стал осматривать денник за денником, там дремали намаявшиеся за день лошади. Осел обнаружился в самом дальнем и грязном углу конюшни. Он стоял, грустно уставившись на груду мерзлой кормовой моркови, и выглядел во всех смыслах этого слова серым, ничем не примечательным представителем отряда непарнокопытных. Услышав шаги Хана, животина лениво подняла голову, окинула узбека неодобрительным взглядом и печально произнесла:

— Ну и что тебе мешало на мне прокатиться? А? Видишь, чего теперь приходится жрать? А так, может быть, и хлебушка бы дали!

Я, затаив дыхание, слушал рассказ Хана. Не знаю уж на каком основании, но почему-то мне казалось, что мой приход в Общество был самым нетипичным. Однако, как выяснялось, имелись в истории найма сотрудников случаи позанятнее.

— Так что этот осел? — решил уточнить я. — Он волшебным оказался?

— Не совсем!

— В смысле? Как же он тогда разговаривал?

— Наследственность, — коротко ответил Хан. — Дело в том, что когда-то у нас в Средней Азии жил один знаменитый мудрец. Был он так велик и всемогущ, что однажды поспорил с самим эмиром Бухары, что сможет всего за двадцать лет научить говорить обыкновенного ишака.

— Секундочку, — сообразил я. — А твоего мудреца случайно не Насреддином звали?

— Насреддином! — изумившись непонятно чему, согласился узбек.

— Ну так знаю я эту историю!

— Не может быть! — воскликнул Хан и чуть не прослезился, как будто ведущий программы «Жди меня» сказал ему, что я тот самый, потерянный им полвека назад родной брат.

— Да почему же нет? Очень даже может! — возразил я и тут же продолжил радовать узбека глубиной своих познаний о похождениях его национального героя. — Ходжа взялся научить ишака говорить. За это ему дали мешок золота. А когда друзья спросили, как он рискнул взяться за такое безнадежное дело, Насреддин ответил, что за двадцать лет либо эмир умрет, либо ишак сдохнет! Правильно?

— Нет! Неправильно!!!

Настроение Хана непонятным образом переменилось. Только что он, казалось, был готов броситься мне на шею, а теперь явно захотел вцепиться в горло. К счастью, приятель совладал со своими чувствами. Надеюсь, из хорошего отношения ко мне, а не потому, что нож и топор в моих руках все еще находились в непосредственной близости к его конечности.

— Запомни, — дрожащим от ярости голосом произнес он. — Мулла Насреддин был порядочным человеком. Эмир Бухары действительно умер вскоре после их спора. Но Ходжа все равно продолжал учить осла родному языку — и обучил его. Более того, сделал это гораздо раньше положенного срока. Понял?

— Понял, конечно. Чего ж тут не понять?! — быстро согласился я, чтобы хоть немного разрядить обстановку. — Выходит, ты с тем самым ослом на ВВЦ и встретился?

— С ума сошел?! — фыркнул Хан. — Ишаки столько не живут. Это был не тот же самый ишак, а его потомок. Просто ишак Ходжи научил разговаривать своих детей. А его дети — своих. Так и пошло!