Читать книгу "Срывая маски - Сандра Мэй"

Уже потом, лежа на широкой груди Ника и глядя в осеннее небо, я вдруг подумала о том, что совершенно не представляю себе жизни без него. То есть вообще — жизни, в которой я без Ника. Мне казалось, он всегда был рядом со мной, просто отлучался надолго, а так — рядом.

И уж совсем потом, когда стало холодать и мы начали одеваться, вернулся липкий мерзостный ужас. Я снова вспомнила весь тот кошмар, в который ухитрилась влипнуть по собственной, можно сказать, инициативе. Вспомнила Узкого, вспомнила пропитавшуюся кровью подушку в моем номере. Вспомнила наш безумный бег по ночному Парижу и грузовик, в который мы запрыгивали почти на ходу.

Странно, Ник был таким огромным, таким неуклюжим на вид — но на самом деле все его движения были грациозны и точны. Бежал он, несмотря на хромоту, упруго и легко, почти не сбивая дыхания. Подтягивался на руках без видимых усилий. А еще я вспомнила его замечательную особенность — когда мы с кем-то разговаривали, он непроизвольно и очень четко выдвигался вперед и вбок, с таким расчетом, чтобы загородить меня в момент неожиданной атаки.

Совершенно ничего удивительного не было в том, что рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.

Кроме того, он оказался великолепным любовником. Самым лучшим на свете. И неважно, что мне не с кем было его сравнивать. Я просто знала это — и все.

Об ожерелье я даже не вспоминала. Оно лежало у Ника в кармане, а для меня это все равно что в сейфе швейцарского банка. И насчет переезда в Англию я тоже почти не волновалась.

Раз Ник со мной, все получится. Главное — добраться до маяка Мон-Реми.

До него оставалось еще изрядно, но мы довольно бодро шагали по лесам и полям прекрасной Франции, которая особенно хороша тем, что в ней все рядом. Это вам не Америка, где можно сутки ехать по трассе и не встретить ни одного человека. Через два с половиной часа, пройдя приблизительно восемь километров, мы оказались в пригороде Монфлери, маленького городочка, от которого до Кале ходил рейсовый автобус.

И здесь нам тоже повезло. Чуть раньше или чуть позже — в автобус мы бы поместились без труда, и тогда первый же любознательный патруль отловил бы нас без всяких усилий, но мы попали именно в тот час, когда рыночные торговки и торговцы, а также их последние покупатели отправляются по домам в окрестные деревеньки.

Автобус кудахтал, крякал и хрюкал, мне на голову свалилась корзина, а Ник был вынужден держать чей-то велосипед. Плакали дети, ругался водитель — все это так напоминало наш цирк в день приезда или отъезда, что я совершенно успокоилась. Договорившись с шофером, что он предупредит нас заранее перед поворотом на Мон-Реми, я привалилась плечом к Нику и почувствовала себя уже не такой несчастной.

В голову лезли всякие мысли, были среди них и невеселые, но я постаралась отогнать их прочь.

Буду лучше думать о Нике и о том, как у нас с ним все получилось. А о будущем — не буду. Бесполезно и страшновато.

Нельзя сказать, что я была такой уж невинной девицей. То есть в техническом смысле — безусловно, но в принципе…

Цирковые дети очень хорошо осведомлены о физиологии человека, потому что это важно для работы. Мальчики никогда не будут глупо хихикать, а девочки не станут стесняться во время своих критических дней. Кстати, иногда от этого зависит жизнь. Все цирковые знают жуткую историю в цирке Флери, когда молоденькая и неопытная ассистентка дрессировщика тигров скрыла, что у нее месячные, и вышла на манеж.

Взбесившиеся хищники набросились на нее и растерзали, а затем искалечили самого дрессировщика, и их пристрелили униформисты., Все этапы ухаживания и дальнейших, уже не столь платонических отношений между мужчиной и женщиной в цирке проходят практически на глазах у всех, так что это тоже не тайна.

Теоретическая подготовка у меня была отличная, ну а практика…

Дядюшка, то есть дедушка Карло держал меня на коротком поводке, и теперь я знала, почему. Теперь. Но раньше меня страшно злило то, что Карло, прямо скажем, немолодой человек, сошелся и живет с нашей наездницей Маритой, а она старше меня всего на пять лет! При этом мне самой запрещалось даже целоваться с мальчиками.

Мальчиков было двое — Клод и Жерар. Клод работал в номере акробатов Солейль, его выкидывали под купол и ловили на плечи всей пирамиды. Жерар был жонглером, и перед ним я преклонялась, потому что в силу взрывного темперамента никогда не могла освоить жонглирование более чем четырьмя предметами. Жерар жонглировал двадцатью, а еще потрясающе целовался, что было неудивительно, учитывая возраст — двадцать один год — и внешность херувима.

Однако не с ним, а с моим ровесником Клодом мы однажды едва не дошли до грехопадения, но нас застал Карло и гнал потом обоих вожжами по всему заднему двору шапито. И с тех пор другого шанса у нас не было.

Впрочем, это даже и вспоминать смешно, потому что с Ником все получилось совсем не так.

С Клодом было любопытство, детское желание узнать, посмотреть, потрогать… А к Нику я пришла, потому что сердце мое разорвалось на две половины, и одна осталась у Ника.

Я впервые ощущала силу мужчины, власть его рук, мощь его тела, вдыхала пряный аромат его возбуждения — и почти по-звериному, инстинктивно понимала: это он, мой мужчина.

Именно поэтому я и не боялась, не стеснялась, не хихикала и не визжала — я получала наслаждение и училась дарить его в ответ. Это очень просто, когда любишь. Так просто, что на объяснения не хватает ни слов, ни сил…

Водитель рявкнул: «Мон-Реми!», и я вздрогнула, спихнула проклятую корзину и схватила Ника за рукав.

Мы выбрались из душного автобуса, тот чихнул черным дымом и укатил. Через пару минут мы остались одни наедине со всем миром.

Море открылось за холмом, серое и бирюзовое, кое-где уже подернутое осенней вечерней дымкой. Берег здесь был каменистым, неприветливым, а мы и вовсе стояли на обрыве, и казалось, до цивилизации тысяча километров, а здесь только мы, море и огромная серая башня маяка.

Мон-Реми помнил Французскую революцию, Наполеона и Реставрацию. Здесь скрывались беглецы от всех режимов, каторжники, которым посчастливилось улизнуть, контрабандисты, темные личности и пламенные революционеры. Камни Мон-Реми бесстрастно давали приют всем.

Смотрители маяка в разные годы жили то в маленьком домике у подножия башни, то в самой башне, на одном из нижних этажей. Дядюшка Карло возил меня сюда в детстве, тогда смотрителем был какой-то его приятель. Я смутно помнила угрюмого высокого старика с крючковатым носом и пронзительными глазами. У старика была собака, такая же старая и угрюмая, как и он сам, но мы с ней дружили, и пока дядюшка с приятелем пили вино и беседовали, мы с собакой сидели на теплых камнях и смотрели на море. Это было целую вечность назад, лет пятнадцать или около того, так что я не рассчитывала застать здесь знакомых. Мсье Гийом! Вот как звали того старика!

Мы подошли к маяку и остановились, пытаясь углядеть хоть кого-то живого. Ни звука. Вокруг посвистывал ветер, далеко в море гудел паром, везущий пассажиров в Англию…