Читать книгу "Ворон. Кочевые дороги - Виктор Дубровский"

А ещё какой-то мутный бай, который навстречу попался. Издалека смотрел, что творится, а ведь он должен был вмешаться, на руках у него тамга от Эллэя. Но не вмешался, а скрылся. Интересно будет с ним поговорить, когда его приволокут к Тыгыну. На земле Старшего рода Чёрного Медведя творились дела, которые вот так, сходу, понять было невозможно, но надо было. Задерживаться здесь тоже нельзя.

Тыгын сам не заметил, как съел ужин. Мысли вились роем. В жизнь Тыгына начали врываться события, которых он не хотел, но в которых был какой-то, непонятный пока, смысл. Не зря в пути попался сумасшедший предсказатель, он-то как раз и дал Тыгыну намёк, что в этом мире не всё так просто, как кажется на первый взгляд, что под обыденными явлениями лежат течения смыслов, которые, прорываясь в реальность, создают события и требуют действий. Теперь Тыгыну по событиям, которые происходят, предстояло понять, что за смыслы за этим стоят, и, тем самым, узнать, что же будет позже.

Всё было не так, как всегда. Тыгын ещё раз подумал про это, повертел эту мысль и решил, что, если события непривычные, то и поступать надо не так, как привык. Враги, если таковые есть, и что-то замыслили на род Белого Коня, подумают, что Тыгын будет поступать так же привычно, как поступали его дед, его отец и сам Тыгын.

Пока он отвечал на события так, как привык. Если есть мятеж — порубить всем головы вот и весь сказ. Но можно ли было поступить иначе? Нет, с крестьянами иначе не получилось бы, слишком они были пьяны и не слушали слов. Но вот дальше как быть?

Показывать слабость, чтобы все сказали, что у Тыгына от старости размякли мозги? Гордость не позволит. Может это и есть — привычное? Но можно самому и не пробовать. Поставить Бэргэна старшим, дать ему тамгу, самому сказаться больным и пусть судит. Потом приехать домой, дать ещё одну тамгу сыну, пусть поработает тойоном, и никто не будет знать, кто нынче у власти. Потом можно сказать, что Бэргэн или сын своевольничали. Пусть все думают, что у Тыгына выпали зубы, а мы посмотрим, кто начнет пробовать на прочность род Белого Коня.

Надо было разбираться с крикуном из толпы. Тыгын опять пожалел, что не взял с собой ни одного шамана. Это надо исправить. Привезут этого байчика, с шаманом будем допрашивать, так вернее будет. А сейчас поджарим пятки Арчаху и всё узнаем. Нет. Поджарить пятки — это привычно. Надо сделать всё наоборот.

Тыгын подозвал Бэргэна и Талгата.

— Талгат, ты сейчас срочно пошли людей, пусть к следующей стоянке привезут из обоза шамана. Скажешь, что надо смутьяна допрашивать, он знает, что с собой взять. Ещё раз пошли людей по дороге впереди нас, чтобы никто, ты слышишь, никто, не попался нам на пути. Если увидите дружинников Эллэя, мне пошлете гонца, а сами постараетесь их задержать. Всё иди, времени у нас мало.

— Слушаюсь, господин, — ответил Талгат.

— Теперь ты, Бэргэн.

— Я весь внимание, великий, — склонился Бэргэн в поклоне.

— Тебе ничего не кажется странным в событиях последних дней?

— Всё странное, господин. Крестьяне напали на Улахан Бабай Тойона. Это неслыханно.

— Так вот. Сейчас ты будешь пугать этого, как его… Арчаха. А на меня не обращай внимания. И ещё.

Тыгын рассказал Кривому Бэргэну свой план по запутыванию вероятных врагов. Рассказал и про скрытые смыслы. Бэргэн помотал головой, но, похоже, ничего не понял. Не дело воина рассуждать о тайном, дело воина — рубить врага и выполнять приказы Тойона. Тогда Тыгын сказал так.

— Мы не знаем, что происходит на самом деле. Все, как в черном бурдюке. Снаружи бурдюк, как бурдюк, а что внутри — неизвестно. Для этого мы должны ударить пару раз по бурдюку палкой, и тогда сразу станет ясно, вода там, дерьмо или песок.

— Кому прикажете ударить, господин? Мы махом!

Бэргэн понимал, что от таких новостей ему лично ничего, кроме неприятностей и лишней работы, не светит, поэтому неумело притворялся дураком.

— Ты своей жене будешь мозги кизяком посыпать, — сказал на это Тыгын, — а сейчас иди, побей горлопана и приведи ко мне. Тыгын к этому времени надумал, что лучше всего заболеть смертельной болезнью, а внучка посидит рядом, вроде как ухаживает, но на самом деле путь тоже слушает. Все-таки, думал он, мы, старики, связаны традициями сильнее всех, а у молодёжи ум острее, может увидит события иначе, нежели сам Тыгын.

Глава 7

Я тупо смотрел в стену. В голове шумело. Кто-то постучал в дверь.

— Открыто, — заорал я.

Зашел Михалыч. Увидел на столе начатую бутылку водки, пустой стакан и спросил:

— Чё, паря, накрыло тебя?

Я промычал нечто нечленораздельное. Михалыч, похоже, был смущён и взволнован.

— Это бывает. Мне Афанасьевна и говорит, сходи, посмотри, он там в себе ли, не повредился ли умом, так придется отговаривать. А я гляжу ничё ты, нормальный. Ты эта… Ну, в общем, бывает такое. Меня тож, в своё время. Чуть не рехнулся. По молодости, когда мы с Марьей романы крутили. Так пришел ейный воздыхатель, с дружками, а она ему и грит, ты, Иван, не ходи больше. А того заусило, как же так, инвалида предпочла ему, первому парню. И давай базлать. Никакого разумного слова не послушал. Ну, тогда Марья его и отвадила, — Михалыч помолчал и продолжил, — навсегда. Так эта… ты ежели в норме, то я пойду.

— А сама-то Афанасьевна что не зашла? — меня начало отпускать.

— Дык, ей самой сейчас несладко. Думаешь, что так, поворожила и всё? Не. Её тоже корёжит. Она потом зайдет, отлежится малёха, и зайдет. Слово тебе скажет.

— А эти? Борька сотоварищи? Они же валяться должны?

— Так они в эпицентре были. Типа глаз бури, а вот кто по периферии, метрах в двух-трех, то тех накрывает полностью. А им что. Сели в машину и уехали, только пыль столбом. Теперь сюда дорогу забудут и все дела.

Михалыч ушел. Я немного посидел, покачался на табуретке. Пить, что ли, надо меньше?

Афанасьевна зашла к вечеру.

— Ты нашенский, я сразу это увидела. Иначе ты бы от ворожбы оскудел бы разумом. Пришлось бы тебя отговаривать, — она выделила голосом это слово.

В глазах была какая-то сумасшедшинка, и говорила она быстро и, мне казалось, что старушка слегка подвинулась рассудком:

— Татьяна, Иркина тётка, не зря злится. Тимофеевна померла, и никому дар не передала, не дождалась. Должна была Ирине передать, так все знаки легли. Но померла, а дар, как положено, на что-то наговорила. Может иконка какая, а может просто лист бумаги с письмом. А когда она помирала, Ирка-то со своим бандитом кружилась. Любовь у ей случилась, видите ли. Говорили ей, что до добра не доведет энтот окаянный, а она уперлась. Ну, ясно дело, полюбишь и козла. Он все её по заграницам возил. То в Кипр, то на Египет, прости осспидя. Ну и довозился, пока они там разъезжали, Тимофеевна и преставилась. Ирка-то, примчалась, да поздно было, похоронили бабку уже.