Читать книгу "Домашняя готика - Софи Ханна"

– Ну, сержант? – обратился Пруст к Комботекре. – Показания миссис Слейтер действительно так важны?

– Да, сэр. Возможно, Джеральдин Бретерик собиралась оставить Марка Бретерика и звонила в юридическую фирму именно с этой целью. Намеревалась узнать, прежде чем начинать процесс, каковы шансы получить опеку над Люси.

– А захотела бы она получать опеку? – спросил Пруст. – Судя по дневнику в ноутбуке, это сомнительно.

– Она писала о своей подруге Корди, о том, как та уходит от мужа и оставляет ему дочь, – заметил Крис Гиббс, теребя толстое золотое обручальное кольцо. – Может быть связь?

Гиббс женился меньше года назад, и с тех пор появлялся на работе со странно блестящими волосами, распространяя едучий аромат, как те яркие пластиковые штуки, которые иногда кладут в туалетах, чтобы забить дурной запах агрессивным цветочным, еще более ужасным.

– Думаете, Джеральдин звонила от имени Корди? – вступил Колин Селлерс, почесывая кустистые бачки.

Саймон невольно вспомнил густую растительность, покрывающую стены Корн-Милл-хаус.

– Это ведь вы говорили с миссис О’Хара, Уотер-хаус?

Саймон кивнул. С тех пор как Комботекра занял место Чарли, Саймон старался как можно меньше выступать на общих собраниях, чего никто не замечал. Это был молчаливый протест, направленный на то, чтобы производить минимальный эффект.

– Поговори с ней еще раз. Узнай, не изменила ли она решения оставить дочь с мужем, чтобы подавить чувство вины, и не просила ли Джеральдин Бретерик позвонить адвокату вместо нее.

Саймон позволил пренебрежению проступить на лице. Корди О’Хара не была ни робкой, ни вялой. Она бы позвонила адвокату сама.

– Я не это имел в виду, сэр, – возразил Гиббс. – Джеральдин завидовала тому, что миссис О’Хара может избавиться от дочери, – она так и написала, совершенно недвусмысленно. Возможно, это вдохновило ее на то же самое.

– Немного чересчур, вам не кажется? – удивился Селлерс. Увидев выражение лиц остальных, он только вскинул руки: – Понял, понял.

Все взгляды переместились на увеличенные фотографии места преступления, занимающие четверть стены. Одинаковые высокие белые ванны с золочеными ножками-лапами; чистая вода в одной ванне и густая красная жидкость в другой, завитки волос, как черные лучи мертвого солнца. Саймон не мог заставить себя посмотреть на лица. Особенно на глаза.

– Надо заметить… – Комботекра мельком глянул на свои записки. – Опека – так больше не говорят. Миссис Слейтер объяснила мне, что сегодня юристы говорят о совместном проживании и главном опекуне. Суды по семейным делам на все смотрят с точки зрения ребенка.

– Глупость какая, – фыркнул Пруст.

– Они добиваются не победы или проигрыша одного из родителей, а наилучшего варианта для ребенка. При любой возможности пытаются найти компромиссное решение.

– Сержант, чудесная лекция по вопросам социальной политики и законодательства, но…

– Я как раз подбираюсь к сути, сэр. – Кадык у Комботекры задергался, как всегда, когда он оказывался в центре внимания. – Это просто гипотеза, но… Джеральдин Бретерик не работала с самого рождения дочери. У нее не было сбережений, все деньги зарабатывал муж. Деньги – это власть, а женщины, долго сидящие с маленькими детьми, часто теряют уверенность в себе.

– Это правда, сэр, – встрял Селлерс. – Стейси вечно на это жалуется. Теперь вот убедила меня, что ей надо выучить французский, и я раскошеливаюсь каждую неделю на двухчасовые уроки. Поговаривает даже о том, чтобы пойти в колледж. Не понимаю, каким образом это придаст ей уверенности, если только она не собирается переезжать во Францию.

– Кризис среднего возраста, – поставил диагноз Гиббс.

Саймон вонзил ногти в ладонь. Его переполняло отвращение к столь очевидной глупости. Если Стейси Селлерс не хватало уверенности, то виновато в этом вовсе не незнание иностранного языка, а многолетний роман Селлерса со Сьюки Китсон, певичкой, выступающей в местных ресторанах. А Селлерсу, чтобы не тратиться на уроки французского, стоит попробовать бросить Сьюки и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, Стейси быстро охладеет к французскому.

– Многие матери, оставляющие работу после рождения детей, чувствуют, что им больше нет места в реальном мире, если можно так выразиться, – продолжал Комботекра.

Пруст наклонился вперед, грозно ткнул телефоном в сторону Комботекры:

– Если бы я хотел выслушать доклад об общественных проблемах, я бы позвонил Эмилю Дюркгейму[6]. Французу, кстати, так что твоя женушка, Селлерс, наверняка про него все знает. Вполне достаточно, что нам навязали этого самовлюбленного идиота Харбарда. Чтоб еще и ты заделался социологом, сержант… Держись фактов и говори по сути.

Никому в команде не нравилось работать с профессором Китом Харбардом, но суперинтендант Бэрроу настоял: надо показать, что департамент полиции привлекает сторонних экспертов. «Семейное убийство», как упорно называли его журналисты, оказалось слишком шокирующим преступлением, чтобы разбираться с ним обычным способом.

Особенно учитывая, что убийца – женщина, мать. «В этом деле нам понадобятся все возможные пути», – заявил суперинтендант. В результате они получили жирного плешивого профессора, который и пустил в оборот определение «семейное убийство», старательно перечисляя перед камерами названия своих статей и книг любому, кто готов слушать. Кроме того, Харбард был, как верно заметил Пруст, самовлюбленным идиотом.

– Несмотря на то что написано в дневнике, матери редко соглашаются отдавать детей, когда доходит до дела, – сказал Комботекра. – И если Джеральдин убила и Люси, и себя, – а мы считаем, что именно так она и поступила, – можно сделать вывод, что она не хотела расставаться с дочерью даже в смерти. Да, она могла испытать мимолетную зависть к Корди О’Хара, но это вовсе не значит, что она на самом деле хотела бросить Люси. В конце концов, это можно сделать в любой момент. Что ее останавливало? Марк Бретерик – богатый успешный человек. Богатство и успех – это власть. Возможно, Джеральдин боялась, что в суде у нее не будет шанса.

Комботекра нервно улыбнулся Саймону, и тот поспешно отвел взгляд. Ему вовсе не хотелось, чтобы Комботекра считал его союзником. Он мечтал, чтобы Селлерс и Гиббс почаще приглашали Комботекру в паб. Это сняло бы напряжение Саймона, развеяло бы чувство, что он не делает чего-то, что должен делать. У Селлерса и Гиббса оправданий не было: их неприветливость не была связана с уходом Чарли. Им просто не нравилась вежливость Комботекры. Саймон слышал, как за спиной они называют его «стэпфордским муженьком». Сами они были способны на цивилизованное поведение только в ситуациях вроде сегодняшнего совещания, когда боялись оказаться мишенью для ледяного и острого, как сосулька, сарказма Снеговика.

– Помните историю про царя Соломона, сержант? – спросил Пруст. – Мать предпочла отдать ребенка другой женщине, только бы не делить его пополам. – Когда до инспектора дошло, что три четверти команды взирают на него с полным непониманием, он сменил тему: – Вся эта фигня про женщин и их утраченную уверенность в себе – полная чушь! Моя жена не работала много лет. И я ни разу не встречал более уверенной в себе женщины. Я зарабатывал на хлеб, но Лиззи вела себя так, будто каждый пенни заработан ее тяжким трудом, а не моим. Я регулярно приходил домой на рассвете после серии потасовок с самыми непривлекательными типами, каких только может предложить наше общество, только чтобы услышать, что моя смена была в два раза легче, чем ее. А что касается власти в семье, так женщина там – настоящая тиранша. – Инспектор глянул на телефон. – Вся эта болтовня про женщин, теряющих уверенность… Будь это правдой… – Он встретился взглядом с Саймоном.