Читать книгу "Стукач - Олег Вихлянцев"

– Ты чаюй, Савелий? – настороженно спросил у него Устимыч.

– Пусть говорит, – кивнул он на Соленого. – Послухаем, чавой скажет. А там – поглядим, как быть: песни петь или воем выть.

Соленый едва заметно усмехнулся, кашлянул в кулак, достал из кармана пачку папирос и закурил. Все ждали. Никто не мешал ему сосредоточиться. А он тем временем оценивал аудиторию. Ох, не просты эти мужики…

– Незачем попусту лясы точить. Лесопилку пускать надо, – ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно громко и твердо произнес Соленый.

– А на кой вона нам? – подал в ответ голос Савелий. И мужики снова зашумели.

– Тихо! Я объясню на кой. Будем лес получать с Чегдомынского леспромхоза. Сделаем план – из Чегдомына электричество проведут. Почта, телеграф в Ургале появятся. Плохо вам от этого? Денег сколько не получали?

– Да уж года два как…

– Будете получать хорошие деньги! Заживете как люди…

Соленый говорил и сам внутренне удивлялся, откуда все эти слова у него берутся. Будто он и впрямь всю свою жизнь был передовиком производства.

– А хтой нам ту лесопилку пустить? Хтой в ентих механиках разбирается?

– Я разбираюсь.

– Ты ж, говорять, охотник с Тырмы! – подозрительно выкрикнул Савелий. – Откудова жаты в механиках понимаешь?

– Да, откудова? – вторил ему еще какой-то голос.

– О Соловках все слыхали? – спросил Соленый, вспомнив рассказ убитого им охотника об отсидке в Соловецких лагерях. – Там и обучили. До войны еще. Да так обучили, что на всю жизнь запомнил! – и добавил с горечью: – Там чему хошь обучат…

Деваться Соленому было некуда. Устимьи притащил его на эту чертову лесопилку, и теперь нужно во что бы то ни стало удержаться на плаву, взять верх над необузданным мужичьим племенем. А этот Савелий, ох, драная сука! Сразу видать, ершистый малый. Ну да ничего, и ему рога пообломаем. Дайте срок! —

– В общем, так, мужики, – продолжал Соленый играть роль партийного агитатора и ударника коммунистического труда. – Устимыч вот обещал через крайком партии похлопотать о запчастях, договориться с леспромхозом. Пойдут дела – заживем лучше!

– Мы и так хорошо живем! – прорвалось у кого-то.

– Как же! Хорошо! – насмешливо выкрикнул в ответ Соленый. – – Водку жрете денно и нощно – вот и вся ваша жизнь!

– Дело говорит Платон! – отозвался кто-то в поддержку Соленого. – В Чегдомыне вона как живут! Продмаги у них, школы всякия. А наши дети и грамот не знають, и конфетов не ели в жисти!

– В Чегдомыне – шахта! Потому и школы у них, и магазины! – снова выступил Савелий. – А у нас что?

– У нас лесопилка будет! – уверенно сказал Соленый. – И не хуже, чем ихняя шахта! Просто вы работать ни хрена не хотите, вот и ищете всякие причины!

– Все, товарищи! – взял инициативу в свои руки председатель. – Хватит трепаться без дела. Я предлагаю проголосовать.

– За что голосовать-то?

– А за то, чтобы избрать Платона Игнатьевича Куваева, который сейчас стоит перед вами, бригадиром лесоперерабатывающей артели!

– Дык мы жа его не знаем! – возмутился Савелий.

И Соленый еле сдержался, чтобы не подскочить к нему и не придушить на глазах у всех.

– Вот в работе и узнаете! – сказал Устимыч. – Кончай треп! Кто «за», поднять руки! – Председатель первым и проголосовал.

Мужики еще немного потоптались в нерешительности, а затем стали тянуть ладони над головами. Безучастным к процессу избрания остался лишь Савелий.

– Ты чего? – удивленно глянул на него Федор Устимыч. – Против, что ли?

– Я не против, – ответил тот. – Я пока-мось воздержусь.

– А работать-то будешь? – с недоброй ухмылкой спросил Соленый.

– Буду, – оскалившись в ответ, буркнул свое нравный мужик.

– Ну тады и хрен с тобой! – с наигранной веселостью сказал председатель.

– Ён завсегда со мной! – не остался в долгу Савелий.

Мужики захохотали. Гогот длился недолго. Порешили на том, что с завтрашнего дня, с самого утра, все до одного выходят на работу сюда, в цех лесопилки. Организуют что-то вроде субботника: расчистка помещений и подготовка оборудования к ремонту. А Савелия Устимыч откомандирует вскоре в Хабаровск – с письмом к первому секретарю крайкома партии.

Разошлись работяги, продолжая гудеть о том, как заработает артель и какие светлые перспективы их ожидают в будущем.

Устимыч и Соленый вернулись после импровизированного митинга в помещение сельсовета. Председатель вновь достал бутыль самогона и закуску.

– Ну ты их уел! – одобрительно заметил председатель. – Лихо ломик-то согнул! Откуда силов-то столько?

– Сам не знаю, – пожал плечами Соленый. – От рождения у меня это.

– Ну давай, – протянул Устимыч ему наполненный стакан. – За успех!

Выпили с удовольствием и закусили вяленой медвежатиной. Хитро прищурившись, Соленый обратился к председателю:

– Вот скажи мне, Федор Устимыч, ты мужиков за пьянство ругаешь?

– Ну…

– А сам почему пьешь в рабочее время?

– Ты не сравнивай! – Устимыч даже пристукнул по столу кулаком. – То мужик, а то – я! Это, я тебе скажу, разные вещи. Я – власть в этом поселке. Или вот, участкового нашего возьми, Петра Кузьмича. Ён хто?

– Мент! – вырвалось по привычке у Соленого.

– Ты свои соловецкие замашки брось. Старшина милиции ён. Значица, тожа – власть! А на власти ответственность великая. Выходить, отдых нужон, расслабление нервеное…

– Так старшина, он же каждый день расслабленный! – хохотнул Соленый, подливая самогон в стаканы.

– Знаешь чаво, – насупился председатель. – Ты Петра Кузьмича не трожь! Он, в отличие от некоторых, войну прошел, награды имеет.

– А я виноват?! – вскочил с места Соленый и изо всех сил шарахнул по столешнице своей здоровенной ладонью. – Я, может, тоже воевал бы! Да кто меня спросил?! По доброте души беглого политического укрыл!..

– Ну охолонись, охолонись! – примирительно заговорил Устимыч. – Ты жа мне рассказывал ту историю. Знаю-знаю. Не хотел я тебя обидеть.

Вознегодовал Соленый очень натурально. И в душе даже гордился удавшейся ролью незаслуженно обиженного судьбой. Заглотив полстакана без закуски, он вновь присел за стол. И может, горячий их разговор продолжился бы, но в сельсовет зашел упомянутый только что участковый.

– Ага! – весело и хмельно воскликнул он. – Бражничаете! А меня не кликаете, значила! Друга, называется.

– Да как же тебя покличешь? – удивился и обрадовался председатель. – Ты жа на своей кобыле день и ночь колесишь где-то!