Читать книгу "Кремлевский заговор от Хрущева до Путина - Николай Анисин"

Евгений Петрович умолк, потом, кашлянув, устремил на меня ничего не выражающий взгляд и вдруг озадачил:

— Как вы считаете, чем могла завершиться встреча Сталина со Щадовым?

— Уверен, что не рукопожатием. Сталин через словесное представление определял суть человека и никогда впервые не принимал того, кому не давал новой роли. А, по вашим словам, Щадов был зачислен в канцелярию Сталина, и, стало быть, рукопожатие ему не полагалось — с личным своим персоналом Сталин за руку не здоровался и не прощался.

Мой ответ Евгения Петровича явно не устроил, и на его лице впервые мелькнуло нечто эмоциональное. Он, так мне показалось, с досадой поправил очки, а затем изрек:

— Доверенный человек Жданова, Анна Павловна, познакомилась со Щадовым летом 1947-го. И сразу после знакомства при случайной встрече на улице получила от него в подарок букетик ландышей. Значит, тем летом Щадов уже имел доступ в ЦК и другие инстанции. Но, согласно данной нам устной справке из архива с фондами сталинской канцелярии, он стал ее сотрудником в ноябре. В каком же статусе Щадов пребывал почти полгода и где получал зарплату? Для Анны Павловны и ее коллег в ЦК партии он был просто полковником. Но к званию действующего военного всегда прилагается должность. И Щадов уже с мая вступил в новую должность. Какую?

При сталинском Центральном Комитете была политическая разведка. Она имела своих тайных агентов в структурах власти, своих аналитиков и следователей. Агенты в министерствах и партийных комитетах добывали ту информацию, которую от высших руководителей ВКП(б) умышленно или неосознанно скрывали. Аналитики на основе сведений агентов создавали картину происходящего за кулисами. Следователи тайно вникали в деликатные обстоятельства, связанные с высокопоставленными личностями или не подлежащими огласке проблемами. Курировал политразведку в 1947-м самый близкий к Сталину деятель ЦК — Жданов. Он, мы убеждены, углядел в Ща- дове специалиста по актуальному для Сталина еврейскому вопросу, представил его Вождю, и тот приговорил: подполковника Щадова произвести в полковники и направить из Академии в политическую разведку. Но поскольку официально этой разведки как бы не существовало, то армейского полковника Щадова оставили в штате Министерства обороны, вероятно, даже выделили ему там кабинет с правительственной связью и обязали исполнять то, что скажут в ЦК.

В кармане Евгения Петровича заиграл орган — кто-то позвонил ему на мобильный телефон. Пока он говорил со звонившим, Серега освежил все три недопитые стопки и, как только телефон был выключен, не преминул высказаться:

— Истина, так ее сяк, она, конечно, в вине, но если мы горло промочим водкой и виски, то истинная, правильная должность полковника Щадова нам виднее станет.

— Ее мы сейчас и увидим, — Евгений Петрович не отказался потребить чуть виски. — Многократно уже мной не всуе помянутый друг Василия Сталина — Олег Степанович — теплым майским вечером 1947-го в тесной компании обмывал только что врученное Щадову удостоверение. В нем под шапкой "Центральный Комитет ВКП(б)" было написано:

"Полковник Щадов Тихон Лукин.

Офицер по спецзаданиям при секретариате ЦК".

На удостоверении наличествовала подпись Жданова. Но он не мог ее начертать без согласования со Сталиным. А Сталин, позволяя зачисление Щадова в политическую разведку, как пить дать, подшутил над ним: вам, товарищ полковник, надлежит не только вникнуть — откуда и чем конкретно грозят евреи Советскому государству, но и представить соображения стратегического плана: как решать еврейскую проблему в СССР? Разумеется, в таковых соображениях Сталин не нуждался. Но он, имея уже свою стратегию, уготовил новобранцу политразведки тест — разумеешь ли ты желаемое Вождю?

Летом и два осенних месяца никому в структурах власти неизвестный полковник Щадов ходил по разным кабинетам, никому неведомо что выяснял и, наверное, негласно добытые им сведения о месте и роли евреев письменно докладывал Жданову

Сталин, как до войны, так и после, уезжал из Москвы на Кавказ перемешивать труд с отдыхом в конце июля и возвращался к параду и демонстрации в честь Октябрьской революции. Празднование 30-летия Октября вряд ли выбило Сталина из колеи, и 9—10 ноября 1947-го он, вероятно, уже работал по обычному распорядку. Тогда же ему, согласно его майской установке, была направлена из секретариата Жданова записка "К СТРАТЕГИИ РЕШЕНИЯ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА". Спустя же несколько дней ее автора, полковника политической разведки Щадова, Сталин перевел в свою канцелярию и сделал личным сотрудником по особым поручениям. А это говорит о том, что записка полковника Щадова подлинна, что изготовлена она в ноябре 1947-го и что благодаря именно ей Щадов оказался в канцелярии Сталина. Полковник настолько угодил генералиссимусу, то есть его подход к еврейской проблеме, изложенный в записке, настолько во всем совпал с подходом самого Сталина, что тот решил взять Щадова особистом в свою канцелярию: будешь, полковник, от моего имени направлять ход решения еврейского вопроса.

Поставив точку в своем видении истории с должностями полковника, Евгений Петрович пристально взглянул мне в глаза:

— Убедил я вас, что все так и было?

— Вы точно так же меня убедили, как убеждает доверчивого читателя детективный писатель: вот тебе интригующие гладкие доказательства в словах, а правдивы ли они — не важно.

— Разве я похож на сочинителя детективов? — то ли обиделся, то ли удивился Евгений Петрович. — Что вы находите нереалистичного в моем доводе о переводе Щадова в канцелярию Сталина?

— Для вашего довода, — я извинительно склонил голову, — в действительности, на мой взгляд, не было повода. Чтоб никто из подчиненных Сталина не преступал установленные законы и правила, он и сам их не нарушал. Если же интересы государства требовали мер, которые не укладывались в законодательные рамки или традиции, то Сталин собирал членов Политбюро и предлагал коллективно поступиться общепринятым. В тридцатые годы, когда решалось — быть или не быть нормальной власти в стране? — Сталин наверняка не раз от своего ближайшего окружения получал "добро" на действия вопреки закону. Но в глазах всех прочих партийных и государственных чинов Сталин должен был оставаться Вождем, а не паханом. Поэтому указания на ликвидацию кого-то без следствия-суда или на уголовное преследование с попранием закона шли карательным органам не напрямую от Сталина, а от преданных ему членов Политбюро или сотрудников его личного аппарата. Через них были обрушены репрессии на за- говорщиков-евреев в тридцатые, через них же Сталин мог провести и задуманный им комплекс мер по решению еврейской проблемы как таковой в сороковые-пятидесятые.

После войны состав Политбюро мало изменился. А в Кремле по-прежнему обитали два приближенных к Сталину генерал-лейтенанта — заведующий особым сектором ЦК, личный секретарь Вождя Поскребышев и начальник Главного управления охраны Власик. Оба они воспринимались в структурах власти как две тени Вождя, оба были ему по-собачьи преданы. Так зачем Сталину зачислять в личную канцелярию с особой миссией неведомого полковника Щадова, если у него под рукой и отдельные верные члены Политбюро, не женатые на еврейках, и пара проверенных генерал-лейтенантов, которые готовы воплотить любые планы Вождя, в том числе и по еврейскому вопросу?