Читать книгу "Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд"

Однажды случай свел Эксмью с Ричардом Марроу в трапезной монастыря Сент-Бартоломью, они разговорились на духовные темы, и Марроу по секрету рассказал про группу избранных, в которую он тоже входил. В конце концов Эксмью стал вместе с Марроу посещать их сходки и своим красноречием и набожностью скоро полностью подчинил избранных своей воле.

— И как же мы этого добьемся? — громко спросил Майлз Вавасур.

— Я распустил среди них слух о том, что сначала должны произойти пять чудес, они ускорят приход дня освобождения, — объяснил Эксмью. — Думаю, вам знаком старинный символ: пять сцепленных друг с другом кругов? — Он говорил о знаке, получившем распространение в раннехристианскую эпоху; им будто бы пользовался еще Иосиф из Аримафеи.[65]— Так вот, символ этот произвел на них большое впечатление.

— Значит, остались еще три чуда, — заключил барристер Майлз Вавасур, гордившийся своей сметливостью. — Два-то уже произошли: часовня и убийство в соборе Святого Павла.

— Теперь черед еще трех соборов в разных местах города; это церковь Гроба Господня, Сент-Майкл-Ле-Кверн и Сент-Джайлз.

Собравшиеся одобрительно загудели. В их голосах слышалась самоуверенность людей, облеченных властью. В своем кругу они держались непринужденно, оживленно до беспечности, высказывались откровенно и свободно. Хотя тема смерти и бессмертия никогда не обсуждалась вслух, все они были убеждены: раз человек до рождения не существует, то и после смерти его ждет полное исчезновение. Поэтому прямой смысл, пока можно, наслаждаться земной жизнью. Религия тем не менее весьма полезна — для умиротворения народа и поддержания порядка. Той же точки зрения придерживались и входившие в сообщество прелаты.

Сэр Джеффри де Кали вновь потребовал внимания:

— Грядут новые пожары и разрушения. Генри Болингброк вернется в Англию и соберет огромное войско. Чтобы он смог победить Ричарда, нужно, чтобы народ видел в Генри спасителя Церкви. Благоговейное почитание надо возвести в закон. За почитанием придет страх. Нам же следует затаиться, чтобы ни одна живая душа не догадывалась о наших замыслах. Не только о том, что мы делаем, но и о том, чего не делаем.

Все направились к двери. Некоторые, прежде чем уйти, подходили к сэру Джеффри и, склонившись к его левой руке, целовали кольцо на среднем пальце, а от этого пальца, как известно, нервные волокна идут напрямую к сердцу. Когда все вышли в ночной город, рыцарь по башенной лестнице поднялся на третий этаж, в укрепленную часть башни, предназначенную для отражения нападений. Здесь же была маленькая каморка — усыпальница римлян. Кто-то стоял там на коленях, шепча священные слова из «Чистого Евангелия»:[66]«Vertas. Gadatryme. Trumpass. Dadyltrymsart». Это была сестра Клэрис. Обернувшись к сэру Джеффри, она промолвила:

— Все будет хорошо, добрый рыцарь. Все уладится.

Глава девятая

Рассказ церковного старосты

Агнес де Мордант стояла у главных ворот обители. Тяжко вздохнув, она обратила к Освальду Ку, старосте монастырской церкви, искаженное яростью лицо; только ямочка на подбородке чуть смягчала выражение обуявшего настоятельницу гнева.

— Ни в коем случае не разрешай им пользоваться нашими сараями. Ты только глянь на этих тварей! Мерзкие подлые обманщики! Они уже залили мочой солому, которую мы собирались настелить в церкви.

Она вновь устремила взгляд на работников, все еще строивших на лужайке Ноев ковчег. Шел второй день мистерий, которые ежегодно устраивались в Кларкенвеле на недельный праздник Тела Господня. Руководили работами священники из окрестных церквей. Возле ковчега уже вырос помост, сверху свисало большое полотнище ткани с намалеванным на ней фасадом Ноева дома. Дом очень походил на богатое купеческое жилище, какие во множестве стояли на Чипсайде; этому сходству мешала только детская доска-качалка, поставленная перед размалеванным задником.

За сценой дым стоял коромыслом: актеры готовились к выходу. Накануне утром Ной и его жена играли Адама и Еву, но они уже сменили костюмы из белой кожи на более привычные рубаху и платье. Жену Ноя играл священник церкви Сент-Майкл-ин-Олдгейт.

— Ослабь, Дик! Ослабь! — давясь от смеха, кричал он костюмеру, пока тот привязывал к его телу бутафорские груди. — Туго, мочи нет, дышать невозможно.

— Такая маленькая женщина, а шуму-то, шуму! Сам тогда волосья надевай.

Парик Ноевой жены был похож на огромную желтую копну, но священник церкви Сент-Майкл-ин-Олдгейт с благоговением поднял его над головой. В повозке с костюмами для мистерий было много всякой всячины: несколько масок с наклеенными на них звездами и блестками, разноцветные ленты, шляпы, жилеты, а также деревянные мечи и накладные бороды всех мастей. Игравший Ноя священник церкви Сент-Олав стоял, опершись на меч, и потягивал из кожаной фляги сладкий эль.

— Смотри! — пригрозила «жена». — Рыгнешь мне в лицо, получишь в нос.

— Надо же мне подкрепиться, милая женушка. Ежели в животе пусто, силы не станет.

Тем временем Хаму и Иафету насандаливали лица топленым салом с шафраном, а на берегу Флита Бог тренировался в ходьбе на ходулях. Вокруг лужайки перед помостом уже собралась толпа зевак. Некоторые перебрасывались шуточками с плотниками, ставившими мачты на ковчеге.

Один из участников действа выкрикнул какую-то непристойность, и настоятельница закрыла уши ладонями:

— Ох, грешники мы, грешники. Aufer a nobis iniquitates nostras.[67]

Староста перекрестился и попросил разрешения вернуться в каретный сарай.

— Ступай, — ответствовала настоятельница. — Оставь эту юдоль суеты.

Сама она, впрочем, помедлила, глядя, как собираются зрители. Деревянные кресла перед сценой уже заполнила знать, в том числе рыцарь Джеффри де Кали и помощник шерифа. Простонародье расселось прямо на траве. Было девять часов утра последнего майского дня, и кое-кто, возможно, услышал, как настоятельница ошеломленно прошептала:

— А это еще что такое?!

К колодцу верхом на коне подъехал человек в обтягивающем красном костюме и остроконечном красном колпаке. Попона на лошади была тоже красного цвета, седло по краям обшито бубенцами.

— Слушайте! Слушайте! — крикнул он, и шум на лужайке стих.

Зрители сразу узнали причетника церкви Сент-Беннет-Финк, известного в Лондоне затейщика разных зрелищ, из года в год ставившего в Кларкенвеле мистерии. Он слыл человеком веселым, даже слишком: очевидная всем и каждому радость жизни, бившая из него ключом, вызывала у окружающих чувство неловкости и собственной неполноценности.