Читать книгу "Живая земля - Андрей Рубанов"

Неподалеку от Дениса возникает шум, кто-то восторженно ахает, кто-то взвизгивает. Это пришел Модест. Денис машет ему рукой, и зеленый великан садится напротив. Ставит перед собой двухлитровую бутыль с водой, она у него особенная, крышка с таймером: выпил сто пятьдесят граммов – весь следующий час пробка не откроется. Модесту нельзя много пить.

– Опять ты здесь, – говорит Денис.

– И ты, – гудит Модест. – А я думал, ты теперь таскаешь разложенцам деликатесы. На сотые этажи.

Денис кивает.

– Таскаю. Но редко. Если деньги нужны. А вот ты обещал на сломе не появляться. А работать на живой земле, внизу.

– Внизу скучно, – отвечает Модест, оглядываясь на соседей по столу. Соседи робко улыбаются.

– Ты бы не ходил на слом, Модест, – задумчиво произносит Денис. – Нечего тебе тут делать.

Зеленый человек хмурится, шевелит бровями. В начале весны его кожа меняет оттенок. Сейчас ее колер напоминает темные полосы на перезревшем астраханском арбузе.

– Это еще почему?

– А потому, – говорит Денис, – что ты работаешь за пятерых, и обычных людей смущаешь. Все хотят за тобой угнаться. Непроизвольно. Начинают втрое быстрее махать кувалдами. В итоге – быстро выдыхаются. Я говорил с нарядчиком, он все подсчитал. На тех участках, куда ты приходишь, выработка сначала подскакивает на двести процентов, а потом резко падает. В итоге от тебя, Модест, никакой серьезной пользы.

– Это не моя проблема, – спокойно говорит Модест. – Я гомо флорус, я вообще считать не умею. Сами считайте выработку. А я буду делать то, что доктор прописал.

Денис ломанул горбушку черного, собрал из миски остатки морковного соуса.

– Извини, Модест… Ты мне друг, мы с тобой за одной партой сидели. Вот скажи мне: как мог доктор тебе что-то прописать, если он погиб за год до того, как ты родился?

– Дурак, – сурово отвечает Модест. – Всем нам прописано одно и то же. И гомо сапиенсам, и гомо флорусам. Трудись, и будешь человек. Везде, непрерывно, телом и мыслями. Многие наши, кто под Куполом живет и не работает, уже корешки пустили. Это не афишируется, но я знаю. Потому что перестали помнить, что доктор прописал. А я помню. И книгу его каждый день читаю. Доктор успел закончить только первую главу, но нам говорили – надо наизусть…

Модест прикрыл веки, поднял вверх зеленый указательный палец и процитировал:

– «Тебе не нужно спать. Тебе не нужно есть. Ты не можешь страдать от холода, жары и усталости. Но это ничего не значит. Ты – человек. Трудись и оставайся человеком. Трудись, или врастешь в прах». Вот я и тружусь. А ты лезешь ко мне с какой-то выработкой.

– Извини, – сказал Денис. – Но ведь это все знают, Модест.

– Что все знают?

– Что человеку надо трудиться.

– Да? – Модест помрачнел и навис над Денисом. – Все знают? Почему ж тогда вы ходите в рванине? В двадцать втором веке от рождества Христова? Зимой мерзнете, летом потеете? То строите, то ломаете? Молчи лучше. Гомо сапиенс хуев.

– Извини, – еще раз произнес Денис.

– Ничего, – бубнит Модест. – Я привык. Пойдем в «Чайник», я тебя угощу.

Денис кивает, тянет из кружки сладкий кисель.

– Спасибо, Модест. Но я не могу. Татьяна звонила, встретиться хочет. Что-то у нее там стряслось, какая-то проблема…

Модест ухмыляется:

– Если надо кому-то шею свернуть – только скажи.

После свистящей ветрами верхотуры внизу, на живой земле, – тихо. У выхода из башни стоят три старых троллейбуса, возле них толчея. Каждый отработавший смену может за счет управы поехать в баню, предъявить талон на помывку без ограничения времени и не спеша удалить с тела грязь и пот. Кстати, в общественных банях первоклассные парилки, отечественного производства. В московских банях круто, туда вся область ездит.

Здесь же группа маленьких стариков и старушек, в пальтуганчиках, платках и валенках, с узелками. Они тоже хотят в баню, но у них нет денег, не рассчитали пенсию. Простые рубли, в отличие от твердых червонцев, быстро обесцениваются. Денис отдает свой талон ближайшей бабушке. Многие делают так же. Бабушки благословляют деточек, мелко крестятся; смущенных, но довольных, их с хохотом и прибаутками подсаживают в троллейбусы. Денис не лезет вместе со всеми. Он оглядывается и видит стоящее поодаль меж серых сугробов такси. Рядом с ярко-красной машиной переминается Таня в беличьей шубе.

Денис подходит. Он уже остыл, пот на теле высох, а лицо, шею и руки он еще наверху обтер особой влажной салфеткой. Подарок Глеба. В кооперативе «Все свое» такие салфетки не продают, не освоили пока производство.

Таня выглядит шикарно. Она тянется к нему, даже, наверное, поцеловать хочет, но он останавливает бывшую подругу.

– От меня воняет.

Таня кивает, смотрит жалобно.

– Что случилось?

Она начинает беззвучно плакать, это ей странно идет: рыжий мех воротника, легкие пепельные волосы, влажные глаза, яркие губы.

– Я с ним больше не могу, – шепчет она. – Он совсем с ума сошел.

Глава 2

– Как тебе моя новая конура? – спросил Глеб.

Денис молча пожал плечами. Ему хотелось под душ и чаю крепкого выпить. А напрягать уставшую шею и вертеть головой, осматривая личные апартаменты друга, не хотелось. Впрочем, друг, судя по тону вопроса, не ждал восторженных восклицаний. Друг в последнее время сильно изменился и все чаще задавал вопросы, не ожидая ответов. Сейчас он был хмельной, напряженный и осунувшийся. Произносил какие-то фразы, насчет восьми комнат и двух удобных для возможного бегства выходов, насчет охранной видеосистемы, лично им вчера смонтированной, – но без особой бодрости в голосе.

– Сорок пятый – хороший этаж, – сказал он, подталкивая гостя дальше по коридору. – Только шумно бывает. Тут рядом аэропорт, тридцать рейсов в сутки, все на Азию. Иркутск, Магадан и Новая Москва.

Прошли в комнату, наполовину заставленную сумками, ящиками, баулами. Впрочем, была и мебель, потертая, но первоклассная: кожаные кресла, диван, стол на львиных лапах. Из углов тихо гудели портативные отопители. Босой, в мятой майке, в армейских брюках со вставками из кевлара, Студеникин оглядел пыльного Дениса, мрачно усмехнулся, плеснул в стакан какого-то бухла с шикарным запахом; протянул.

– Скотч. Шотландский.

– Я не в гости пришел, – тихо произнес Денис, глотнув импортного зелья. – Меня Таня попросила…

– Не волнуйся за Таню, – проскрежетал Студеникин, изменившись в лице. – И больше о ней ни слова.

– Значит, я тебя зря побеспокоил.

Глеб отхлебнул из горла:

– Нет, не зря. Давно не виделись – надо поговорить. Чем занимаешься?

– Так, – ответил Денис. – То там, то здесь.