Читать книгу "Проклятое дитя - Оноре де Бальзак"

— Пойдем со мной, — сказал Этьен, закутываясь в плащ, — мне хочется прогуляться к морю. Вечер теплый.

Бовулуар и его молодой господин шли молча, пока не увидели луч света, пробивавшийся сквозь неплотно затворенные ставни рыбачьей хижины и золотой дорожкой протянувшийся по морю.

— Не могу и передать, какое впечатление производит на меня полоса света, отражающаяся в море, — сказал лекарю робкий наследник герцога д'Эрувиля. — А как часто я смотрел вон на то окно, пока не угасал в нем свет! — добавил он, указывая на окно опочивальни покойной своей матери.

— Как ни слаба здоровьем Габриелла, — весело отозвался Бовулуар, — а пожалуй, и ей можно сегодня прогуляться с нами. Вечер в самом деле теплый, в воздухе нет сырости. Я схожу за ней. Но будьте осторожны, монсеньер.

По робости характера Этьен не предложил Бовулуару пойти вместе с ним в рыбачий домик; к тому же на него нашло какое-то оцепенение, в которое погружает человека прилив чувств и ощущений, возникающих на заре любви. Бовулуар ушел, Этьену стало как-то свободнее, и он воскликнул, глядя на море, освещенное луною:

— Океан проник и в мою душу!

При виде живой статуэтки, озаренной серебристым лунным сиянием, сердце Этьена заколотилось, но это не было болезненным сердцебиением.

— Дитя мое, — сказал дочери Бовулуар, — вот монсеньер д'Эрувиль.

Ах, как в эту минуту Этьен хотел бы обладать таким же исполинским ростом, как его отец, как жаждал он показаться силачом, а не заморышем! Множество тщеславных желаний, свойственных влюбленному мужчине, как шипы, вонзились ему в сердце, и он замкнулся в мрачном молчании, впервые почувствовав, как велики его недостатки. Девушка поздоровалась с ним, Этьен от смущения ответил лишь неловким поклоном, прогуливаясь по берегу моря, не отходил от Бовулуара и сначала разговаривал только с ним; однако Габриелла держала себя так робко и почтительно, что он осмелел и даже решился заговорить с нею. Недавний эпизод с пением Габриеллы был делом случая, — Бовулуар ничего не стал бы подстраивать, он полагал, что между юношей и девушкой, которые выросли в одиночестве и сохранили чистоту сердца, любовь возникнет без всяких хитростей. А попытка Габриеллы вторить пению Этьена дала им тему для разговора. Во время прогулки Этьен почувствовал какую-то необыкновенную легкость собственного тела, — ощущение, которое испытывают все люди в миг зарождения первой любви, когда у влюбленного источник его жизни вдруг переносится в другое существо. Он предложил Габриелле учить ее пению. Бедный мальчик был счастлив, что эта девушка увидит в нем какое-то преимущество перед другими людьми; он вздрогнул от радости, когда она согласилась брать у него уроки. В эту минуту лунный свет падал прямо на Габриеллу, и тут Этьен увидел, что у нее есть смутное сходство с покойной его матерью. Дочь Бовулуара была такая же тоненькая и изящная, как Жанна де Сен-Савен; так же, как у герцогини, болезненность и грусть наделяли ее какой-то таинственной прелестью. Ее отличало врожденное благородство, свойственное высоким душам, в которых все прекрасно, потому что все в них естественно. Но ведь в жилах Габриеллы текла и кровь Прекрасной Римлянки, хотя бы и во втором поколении, — у этой целомудренной девочки было сердце пылкой куртизанки; вот почему взгляд ее, казалось, горел восторгом страсти, меж тем как чело окружал ореол небесной чистоты; от нее как будто исходило сияние, но движения полны были томной неги. Бовулуар затрепетал, усмотрев в ее наружности явление, которое ныне называли бы фосфоресценцией мысли, — лекарь смотрел на него со страхом, как на предвестника смерти. Этьен заметил, как мило девушка вытягивает шейку и озирается вокруг, словно робкая пташка. Габриелла пряталась за отца, но явно желала хорошенько рассмотреть Этьена, в глазах ее сквозило любопытство и удовольствие, взгляд был и благосклонный и смелый. Этьен не казался ей чахлым, а только хрупким, она находила в нем столько общего с нею самой, что нисколько не боялась этого сюзерена; ей все нравилось в нем: его бледность, его красивые руки, страдальческая улыбка, кудрявые волосы, рассыпавшиеся локонами по широкому кружевному воротнику, благородный лоб, прорезанный ранними морщинками, противоположные друг другу черты роскоши и убожества, могущества и слабости. И разве он не вызывал в ней материнского чувства, желания взять его под свое покровительство, зачатки которого всегда несет в себе любовь? И у Габриеллы и у Этьена с необычайной силой вдруг забурлили новые мысли, новые чувства, у обоих ширилась душа; и тот и другой были как будто поражены изумлением, и оба молчали, — чем глубже чувства, тем меньше изливаются они в красноречивых словах. Долгая любовь всегда начинается с мечтательной задумчивости. Быть может, и следовало, чтобы первая встреча этой девушки и этого юноши совершилась при мягком лунном свете, иначе их ослепил бы внезапно вспыхнувший огонь любви, так и следовало им повстречаться на берегу моря, ставшего для них символом беспредельности их чувства. Расстались они, переполненные мыслями об этой встрече, и каждый боялся, что не понравился спутнику.

Из своего окна Этьен долго следил за огоньком, мерцавшим в домике, где была Габриелла. И в этот час надежды и мучительных страхов юноше-поэту открылось новое значение сонетов Петрарки. Воображение рисовало ему Лауру, тонкий, прелестный образ, чистый и светлый, как луч солнца, одухотворенный, как ангел, слабый, как женщина. Все, что он узнал за двадцать лет ученья, получило связность, он постиг таинственное единство всего прекрасного на земле; понял значение женщины в прекрасных творениях поэтов; понял, что, сам того не ведая, он любил уже давно, все его прошлое слилось с волнением, пережитым в ту прекрасную ночь. Сходство Габриеллы с его матерью показалось ему небесным велением. Полюбив, он не изменил своей любви к матери, его новое чувство было продолжением прежнего. О девочке, спящей в его хижине, он думал в ночной тиши с такою же нежностью, с какою думала о нем мать, когда он жил там. Это сходство еще более связывало для него прошлое с настоящим. В его воспоминаниях, словно среди облаков, всплыло такое родное лицо матери, он видел ее слабую улыбку, слышал ее ласковый голос; она склонила голову и заплакала. Свет в рыбачьей хижине погас. Этьен запел милую песенку Генриха IV, запел ее с новой выразительностью. Издали отозвался голосок Габриеллы, пробовавшей вторить ему. Девушка тоже совершала свое первое путешествие в волшебную страну любовных восторгов. Этот отклик наполнил радостью сердце Этьена; он чувствовал, как по жилам его вместе с током горячей крови разливается могучая сила, дотоле ему неведомая, — ею наделила его любовь. Одни лишь слабые существа могут понять, как сладостно такое преображение, совершающееся с ними в жизни. Несчастным, страждущим, обездоленным бывают ведомы несказанные радости: в малом они открывают целый мир. Этьен всем своим существом принадлежал к числу обитателей Града скорби. Недавнее возвышение вызвало у него только ужас; любовь пролила на его раны целительный бальзам и одарила его силой; он полюбил истинной любовью.

На следующий день Этьен встал очень рано и побежал к бывшему своему домику, а Габриелла, полная живейшего любопытства, сгорая от нетерпения, в котором она не хотела себе признаться, уже спозаранку успела убрать кудрявую свою головку и надеть прелестный наряд. Оба влюбленных жаждали встречи и боялись ее. А Этьен-то — подумайте только! — надел в то утро тончайший кружевной воротник, самый нарядный свой плащ, камзол лилового бархата — словом, на нем было точно такое же красивое одеяние, какое, верно, всем запомнилось по портрету, с которого смотрит на нас бледное лицо Людовика XIII, видимо, столь же подавленного среди своего величия, столь же жалкого, каким был до сих пор Этьен. Сходство между подданным и монархом не ограничивалось одеждой. Этьен обладал такой же тонкой чувствительностью, как и Людовик XIII, обоих отличало целомудрие, грусть, какие-то смутные, но вполне реальные страдания, робость, рыцарское благородство в любви, боязнь, что он не сумеет выразить словами эту чистую любовь, страх перед слишком быстро подаренным счастьем, которое высокие души не любят торопить; обоим власть казалась тяжелым бременем, у обоих была склонность к покорности, встречающаяся у людей слабохарактерных и чуждых корысти, поклоняющихся всему, что «возносит к звездам», как сказал некий верующий гений.