Читать книгу "Грани Обсидиана - Наталья Колесова"

Он молча смотрел, как лорд тщательно отсчитывает янтарные капли: они расходились в воде, и та приобретала цвет крови. Принял протянутый бокал, по-прежнему избегая взгляда Фэрлина, выпил и передернулся: холод, потом тепло, жар, снова холод. Ну, по крайней мере это отвлечет его от бесчестных мыслей о том, как он ласкает жену своего брата! Прикрыл глаза.

Инта сказала вполголоса:

– Но если эликсир так чудодейственен, почему вы сразу не берете его с собой на Черную?

– Потому что он слишком ценный…

– Более ценный, чем даже ваши жизни?

– …и потому что в усталости легко просчитаться – всего одна лишняя капля…

Бэрин глянул сквозь ресницы: лорд задумчиво вертел в пальцах граненый хрустальный флакон. Теплые янтарные блики скользили по его лицу.

– И – что?

– И человек умирает. Идем, ему нужно отдохнуть.

Прикосновение легких пальцев к плечу – ответная дрожь по всему его телу.

– Безлунной ночи, Бэрин. Поправляйся.

Он кивнул, но раскрыл глаза, лишь когда двое покинули комнату: по-детски прятался от зоркого взгляда старшего брата. Потер лицо – от действия эликсира покалывало кончики пальцев и горели губы. Уставился в огонь.

На дальних заставах, где мало женщин, женщина берет себе в мужья двоих, а то и троих мужчин. И такой брак считают нормальным, а детей – общими. Если бы…

Оскалившись, Бэрин несколько раз ударился пылающим лбом о край стола. О чем он думает?! Разве Инта согласится на это? Или Фэрлин?

А он сам?

Кажется, да. Он согласен на все.

…Жаль, что Фэрлин не оставил здесь флакона с эликсиром!

* * *

Рыжик готов был сожрать добычу сырой и целиком и громко протестовал, когда я принялась варить бульон. Наученная горьким опытом, я выбрала самый большой горшок и варила мясо до тех пор, пока от него не начали отделяться волокна: так хоть на некоторое время мы будем защищены от голода. Только потом, страшно экономя, выделила брату кусок и, пригорюнившись, смотрела, как он жадно заглатывает мясо. Оставшиеся полупустыми желудки залили болтушкой из бульона и желудевой муки.

Рыжик единственный из моей семьи выжил в долгом пути из-за Хребта: остальные братья и сестры так и не увидели берегов благословенного Обсидиана. Я скривила губы: благословенного! Вот мы его достигли – и что же? Дальше хода нет, тот берег надежно охраняют проклятые Волки; назад тоже нет возврата. Остается подыхать от голода здесь, в двух шагах от земли своей мечты: благодатной, обильной и доброй. Я обвела взглядом наше жилище. Мало кто из побережников строил себе жилье – вернее, мог построить. Норы, дупла, пещеры… Мы с Рыжиком выбрали укрытие под корнями огромного древнего дуба. Здесь можно было передвигаться, почти выпрямившись, а меховой полог надежно перекрывал доступ студеному ветру. Пара лежанок, выстеленных сухим мхом, очаг, несколько деревянных и глиняных плошек. Первый настоящий дом за много месяцев скитаний. Жаль, никто, кроме нас, ему не успел порадоваться…

Встревоженно подал голос Рыжик: кто-то приближался. Я схватила заостренный кол в одну руку, нож – в другую. Незваный гость остановился к пологу вплотную – тот шевельнулся, – и мы услышали знакомый голос, спрашивающий разрешения войти.

– Входи уже… Птица, – с досадой пригласила я. Не мог он прийти хотя бы вчера, до того, как я принесла еду!

С первого взгляда Птица напоминал человека, закутавшегося в коричневый бархатный плащ. Лишь когда он разводил руки, обнаруживалось, что это вовсе не плащ, а крылья-перепонки, как у белки-летяги, а руки – трехпалые лапы с острыми когтями. На длинных узких стопах тоже когти. А лицо – человеческое. Черными круглыми глазами он быстро оглядел нас, распахнул «плащ», обнажив коричневое меховое тело, и достал из нароста-кармана на животе несколько орехов. Молча протянул их на белой ладони.

– Спасибо, Птица, – скрепя сердце сказала я. – Отдохни, погрейся.

Гость уселся на лежанку и, сгорбившись, стал похожим на нахохлившегося под дождем ворона. Я демонстративно выбрала самую маленькую чашку, налила туда бульона без мяса и сыпанула ложку желудевой муки: пусть Птица явно пришел перекусить на дармовщинку, он хотя бы принес орехов из своих запасов. Пока Рыжик рассказывал Птице свои нехитрые новости, я грела руки над жиденьким огнем. Снаружи завывал ветер.

Всех побережников я делила на неопасных, опасных и очень опасных. Птица был из первых. Хотя в эту голодную зиму даже самые дружелюбные и безобидные были готовы закусить своими умершими соседями. А то и еще живыми.

Птица привычно гладил Рыжика по голове – тот, играясь, пытался прихватить руку гостя зубами. Сказал спокойно:

– Он знает, что ты ходишь за Реку.

Меня словно холодной водой окатили. Уточнять, кто такой он, не требовалось. Но как? Я ведь старалась быть такой осторожной! Обреченно ступая на толстый, темный, чисто выметенный поземкой лед Обсидиана, я не знала еще, что волчьи заклинания меня пропустят, – это было чем-то вроде попытки самоубийства… Лишь отчаянье и безысходность погнали меня на тот берег, прямо в пасть Волкам. Но теперь Волки казались куда как безобиднее…

Птица поднес миску к бледным губам, сделал последний глоток, наслаждаясь горячей похлебкой, пахнущей мясом, и добавил:

– Тебя за это не накажут. Но запомнят. Такое никому еще не удавалось.

Полог хлопнул за поздним гостем. Я в отчаянии сжала пальцами пульсирующие виски. Брат обнял меня, прижался лохматой головой, огорченно ткнулся холодным носом в щеку. Карие мальчишеские глаза встревоженно заглядывали мне в лицо.

– Ничего, – сказала я, успокаивая нас обоих. – Ничего. Может, все и обойдется. Давай спать.

Прислушиваясь к тихому дыханию Рыжика, я уже знала – ничего не обойдется. Потому что я – несчастье семьи, ее позор, выродок.

Проклятый оборотень.

* * *

Бэрин почти засыпал, когда услышал произнесенное с мягкой насмешкой:

– Да ты никак влюбился?

Сон как рукой сняло. Он повернул голову: Натин, приподнявшись на локте, смотрела на него сверху. Пробивавшийся сквозь занавески свет факелов ярмарки позволял увидеть на лице женщины лукавую улыбку.

– Кто-то из наших девушек? Или ваша?

От растерянности он молчал слишком долго, чтобы соврать убедительно. Но Бэрин все же попробовал:

– С чего ты это взяла?

Женщина повела круглым плечом.

– Ты такой страстный, неутомимый, напористый… Словно пару месяцев ни с кем не любился. А ведь был у меня только на прошлой неделе! Уж точно на моем месте ты сейчас другую представлял! Не то чтобы я жаловалась, еще какая довольная! Просто любопытно – кто она? Ваша или наша?

И ваша. И наша. Но не моя. Он не думал, что так прозрачен: хорошо еще, не начал во время ласк называть женщину Интой… А вдруг и Фэрлин и сама Инта тоже что-то замечают?