Читать книгу "Внутри газовых камер. Подлинный рассказ работника крематория Освенцима - Шломо Венеция"

весь процесс уничтожения состава занимал семьдесят два часа. Убивали их быстро, самое долгое – это сжигание тел. Это была главная проблема для немцев: избавиться от тел. Ямы позволяли справляться с этим немного быстрее.

Когда вы ходили в крематории IV и V, вы тоже должны были помогать?

Теоретически да, я должен был помогать. Капо могли приказать нам, например, переносить тела в яму. Однако отдавали нам приказы не те люди, что работали в моем крематории. Так что мы особо ничем не рисковали, если вдруг начинали мешкать, замедляя процесс. Мы здесь были не на постоянной работе – просто подмога. Нам не нужно было беспокоиться по поводу обвинений, если работа не была сделана вовремя.

Помню ужасный случай, свидетелем которого я стал, находясь там. Молль, знаменитый Малах ха-Мавет, издевался над двумя молодыми братьями-греками, Альберто и Раулем Хахон. Он приказал им принести таз, в который налил горючую жидкость. Затем этот проклятый Молль приказал им снять обувь и опустить ноги в таз. Он чиркнул спичкой, и тут же вспыхнуло пламя. Естественно, братья выпрыгнули из таза, чтобы защитить себя, что, конечно, привело Молля в ярость. Чтобы продолжить «веселье», он приказал им перелезть через забор из колючей проволоки, соврав, что если переберутся на другую сторону, то окажутся на свободе. В то время к колючей проволоке не был подведен ток. Они смогли забраться довольно высоко. Но, конечно, Молль не собирался выполнять свое обещание и пристрелил обоих, как собак.

Значит, ваш брат работал в этом крематории?

Да, но на самом деле я видел его только один раз в Крематории IV. Хотя я несколько раз приходил туда, чтобы узнать, как он, мне не везло, я не мог его найти. Когда наконец увидел брата, я уже знал, что в его крематории работа была более ужасной и тяжелой, чем в моем. По крайней мере, нам не приходилось таскать тела в ямы. Еще больше, чем быть рядом с ним, мне хотелось сделать так, чтобы он больше не работал в этом месте. Поэтому я сделал все возможное, чтобы он присоединился ко мне. Я также хотел, чтобы мы могли провести последние минуты вместе. Я был убежден, что после третьего месяца будет проведен отбор и людей из зондеркоманды уничтожат. Я не надеялся прожить больше этих трех месяцев, поэтому, когда увидел, что конец приближается, я пошел к капо моего крематория, Лемке. Он был польским евреем, неплохим человеком, и мы его уважали. Капо в крематории не были похожи на капо в лагере. Все они были евреями, не били нас, не применяли к нам садистского насилия, и вообще именно они вместе с несколькими другими организовали октябрьское восстание.

Лемке был довольно сдержанным человеком, он мало говорил и мало кому доверял. Он просто говорил нам: «Hevre!» («Парни, за работу!») Единственное, чем мы рисковали, если не слушались его, – это быть выдвинутыми на следующий отбор. Но мне удалось установить с ним связь, я бы не сказал, что прям дружескую, скорее доверительную. Это и позволило мне подойти к нему и спросить на ломаном немецком, можно ли к нам перевести моего брата. Лемке спросил, сильный ли у меня брат и добропорядочный ли. Я ответил, что да. Физически он был очень мускулистым, даже сильнее меня, и я также рассказал, что мы часто исполняли дуэтом: я играл на губной гармошке, а брат танцевал. В то время я не очень понимал, почему он задал мне эти вопросы. Но главное, что согласился. Позже я понял, что он уже подумывал о восстании и хотел, чтобы рядом с ним были сильные мужчины – как физически, так и по характеру.

Чтобы перевести моего брата из Крематория IV в Крематорий III, нам нужно было совершить обмен. Лемке договорился с капо из Крематория IV. Однажды, когда четверо наших мужчин ушли с котелком за супом в Lager d, один из них, довольно пожилой грек, занял место моего брата, который, в свою очередь, пришел из Крематория IV. Так он присоединился ко мне в Крематории III. Для немцев и капо особой разницы не было… Главное, чтобы число совпадало. Они даже не смотрели на регистрационные номера. Мы были для них просто мясом.

Вы говорите, что капо зондеркоманды не применяли насилия. А как насчет эсэсовцев в крематории?

В крематории было не так много эсэсовцев. Как правило, к каждому крематорию было прикреплено по двое: один присутствовал днем, другой – ночью. Когда прибывал состав, их становилось больше, но постоянных охранников было всего двое. Бо́льшую часть времени они сидели в своей маленькой комнатке и выходили, только когда прибывали составы и время от времени чтобы присмотреть за происходящим. Но в принципе им не нужно было часто приходить и проверять работу, ведь капо за всем следили. Если мы не справлялись со всем за три дня, значит, работали недостаточно усердно. Но капо обычно вмешивался раньше.

Зондеркоманда была особым случаем. В целом наблюдатели-эсэсовцы не трогали нас. Они не издевались, потому что наша работа была для них слишком важна, и не пытались нас дестабилизировать. Кроме Молля, конечно, который отвечал за все крематории. Этот проклятый «ангел смерти» был худшим из всех. Как только он появлялся в крематории, наступал конец света, даже немецкая охрана боялась, что ее в чем-то могут обвинить. Молль по любому поводу кричал, терроризировал и наказывал. Были и другие случаи: в моем крематории я помню одного из охранников, который был настоящим животным. Он был очень высоким, с широким лицом, но я не помню его имени. Он был похож на одного из эсэсовцев, нарисованных Давидом Олером. Этот человек получал удовольствие от того, что сам убивал своих жертв.

На самом деле убийство жертв из револьвера не было проблемой для всех немцев, кроме разве что одного эсэсовца, которого я знал. Да он даже и немцем-то не был. Это голландец, который всегда казался мне более гуманным, чем другие. Однажды я разговорился с ним, и он сказал, что добровольно вступил в СС, потому что верил в суровость и эффективность немцев. Когда он понял, как все обстоит на самом деле, было уже слишком поздно.

«Портрет эсэсовца Жоржа, одного из самых жестоких мучителей лагеря», Давид Олер, 1947 г. Акварель и индийские чернила по бумаге. Частная коллекция

Пришлось остаться и не возражать, иначе он рисковал отправиться на русский фронт или просто сразу умереть. Тем не менее тот мужчина