Читать книгу "Лихолетье - Евгений Васильевич Шалашов"

зловонные канавы, где на каждой сажени белели кости человеческие или скалились черепа…

– Ты семью-то в вотчину отправил? – поинтересовался Романов.

– Давно уже отправил, – кивнул Федор Иваныч. – Че им тут делать? Летом – куда ни шло. А зимой – как будут опять волки на Москве выть… Пусть лучше там с ребятней в снежки играют да на санках с горки катаются. Церковь там есть, поп хороший. А бабе – кой разница, где сидеть да вышивать – что тут, что в деревне! А ты-то своих услал?

– Не успел, – мотнул головой Романов. – Дел столько, что запарился. Велел к завтрему собираться. И своих заберу, и Машку Мезецкую с дочкой. Давай вначале в Кострому заедем, баб с детками отвезем, а потом уж и к Даниле. День-другой погоды не сделают.

– А чего в Кострому-то? – удивился было Шереметев. Потом, вспомнив, что в Ипатьевском монастыре живет сейчас старица Марфа – бывшая жена боярина Федора, а ныне митрополита Филарета, с сыном, коего они прочат в цари, спросил: – Думаешь, там спокойней будет?

– Марфа с Мишкой там уже третий год живут, в ус не дуют. Я своих туда и определю. Стены крепкие, воевода в Костроме – верный человек. А на прожитье велю с ростовских митрополичьих вотчин хлеб посылать. Обитель еще спасибо скажет.

– Может, моих туда же отправить? – задумался Федор Иванович. – В монастыре-то, верно – спокойнее будет, чем в деревне… Ну, пока от Москвы едем – обмыслю еще. В вотчину недолго завернуть…

За разговором бояре не заметили, как добрались до Варварки, где стоял терем Ивана Романова. Уже издалека пахнуло дымом и донесся раскат выстрелов.

– Чегой-то такое? Пожар? – остановился боярин Романов. – Емелька, ну-ка, скачи вперед! – приказал он холопу.

Емелька, придерживая шапку, умчался, а бояре слегка насторожились. Вроде бы на Москве почти все, что могло сгореть, – сгорело. Но скакать на пожар сломя голову не стоило.

– Батюшка-боярин, ляхи! – издалека проорал холоп, вернувшийся из разведки.

– Какие ляхи? – побледнел Романов.

– Ляхов видимо-невидимо, человек сто, все с оружием, вокруг двора нашего. Наши еще отстреливаются, но они ворота запалили! Не иначе – терем пожечь собираются!

– Терем пожечь?! – вызверился Иван Никитыч, выхватывая саблю. – Да я им сейчас!

– Стой! Куда! – ухватил Шереметев за повод его коня. – Ты что, ополоумел?

– Отпусти! – прорычал Романов. – Там жена моя, сын с дочками! Отпусти, не доводи до греха!

Тучный Федор Иванович, добрых семь пудов весом, если нужда заставляла, мог прыгать, как молоденький козлик – не убоявшись оружия, прямо с седла кинулся на Романова, уронил того в снег и припечатал сверху чревом.

Иван Никитыч, хотя и был пуда на два полегче, вырывался так, что сумел скинуть с себя родича…

– А ну, хватай боярина! – заорал Шереметев, и на помощь господину ринулись его холопы. Дворня Романова замешкалась в растерянности – не то идти на выручку господину, не то оставаться на месте. Но все же битые-перебитые жизнью мужики решили, что друг хозяина поступает правильно, и, спешившись, держались поодаль.

Усилиями четырех здоровых мужиков удалось утихомирить разбушевавшегося боярина.

– Ладно, отпустите, – простонал Романов, успокаиваясь.

Шереметев, убедившись, что к Ивану Никитычу вернулась способность здраво мыслить и соображать, отпустил руки и приказал:

– Поднимите боярина.

Романов, с трудом переводя дух, огляделся. Холопы, поняв, что нужно, мигом нашли улетевшую шапку и саблю и принялись отряхивать боярина от снега.

– Ну, слава те Господи, охолодел, – выдохнул Шереметев с облегчением. – Ну, куда бы ты сейчас поскакал? Нас тут и всего-то семеро. Прискакали бы, как чумовые, а нас бы в единый залп сняли…

– Я бы на тебя глянул, коли бы твой терем жечь собрались… – сквозь зубы проговорил Иван Никитыч, забираясь в седло.

– Ну, прости, что не мой терем жгут, – хмыкнул Шереметев и, криво усмехнувшись, «утешил»: – Погоди, твой спалят, потом и за мой примутся! Ты, Иван, думай – что делать-то будем?

Федор Иванович обычно полагался на здравый смысл своего родича. Вот и теперь, когда вспышка улеглась, Иван Никитыч, немного подумав, сказал:

– Напрямую не полезем. Давай-ка в обход.

Двор, где стояли хоромы Ивана Романова, был если не самым большим на Москве, то изрядным. Как-никак, Романовы в первых боярах еще со времен Ивана Калиты, когда потомок итальянского рода Камбилов стал Андреем Кобылой! Строения, службы и амбары, обнесенные частоколом, занимали столько места, что хватило бы на целое село. Окружить весь Романовский двор не смогло бы и войско!

Иван Никитыч вел маленький отряд какими-то закоулками-переулками, через которые едва-едва могли пройти лошади, пока не уперся в забор.

Скинув тяжелую шубу, Романов отодвинув бревно и первым полез в образовавшуюся щель, словно мальчишка за яблоками в соседский сад. За ним Шереметев, которому пришлось скидывать еще и кафтан, потом холопы. Проникнув внутрь, вышли-таки к терему, из которого доносилась стрельба, – защитники, засевшие в доме, время от времени палили по горящим воротам, а ляхи не шибко и стремились атаковать. Хозяин не стал входить с парадного крыльца. Обогнув терем, повел народ к маленькой двери.

– Тимошка, открывай, – выкрикнул Иван Никитыч, постучав в двери.

– Батюшка-боярин, да никак ты! – раздался старческий голос, и послышался скрип отодвигаемых запоров. – А мы уж не чаяли тебя в живых-то увидеть! Вот радость-то! – лепетал дед, обнимая хозяина.

– Ладно, дядька, ладно… – отстранил Романов старика и с беспокойством спросил: – Что тут творится-то?

– Так че творится-то! – заплакал дед. – Как ты уехал, так почти сразу ляхи пожаловали, в ворота ломились, тебя требовали. Семка-привратник их не пустил, так они его через окошечко застрелили, а ворота соломой обложили и подожгли. А матушка-боярыня приказала всем конюхам и мужикам дворовым пищали, что нашлись, в руки брать, да у окон становиться, чтобы в ляхов стрелять. Ну, мне-то, старому, уже и пищаль-то не поднять, дак я тут, у входа караулю…

– А детки где? А боярыня с княгиней? – спросил Иван Никитыч.

– Детки все в погреб отосланы, как боярыня Анна велела. А сама матушка наверху, в верхней светелке. Она, вместе с матушкой-княгиней, в ляхов стреляет, – сообщил старый холоп и укоризненно покачал головой: – Ты бы, батюшка, сказал бы им, что не бабье это дело – из пищали-то палить. Что Даниил Иванович-то, князь Мезецкий, скажет, коли узнает?

– Ай да бабы! – заржал боярин Шереметев. – Ну прям богатырши…

– Ноги уносить надо, – проворчал Иван Никитыч.

– Надо-то надо, только как? – хмыкнул Шереметев, отсмеявшись. – Через ту щель, в которую мы лезли, коней с возками не выведешь. Верховыми-то не повезешь. Да и сколько увезем, на семи конях?

– Хоть пешком, да надо уходить… Ни в тереме, ни на Москве нам делать нечего.

– Ну, зачем же пешком? – возразил Шереметев. – Щас парней отправлю – пущай ко мне едут, лошадей запрягают. Только бабам скажи, чтобы барахла много не брали, – у меня только две кибитки остались. Дай Бог, чтобы народ влез.

– Добро, – кивнул Иван Никитыч. – Ты иди, а я тут пока…

Речь боярина