Читать книгу "Игры судьбы - Любовь Матвеева"

раздаются шутки,

пьяные заигрывания, улыбки! Стою вот этак как-то, работаю, вокруг меня всё кипит – тогда я в кинотеатре «Ударник» работала, от пивзавода. Зашла свекровь, постояла, посмотрела, послушала, а слышать она в последнее время худо стала, и говорит:

– Ох, Полина, разве ты будешь Шурку ждать? Вон какие ребята вокруг тебя вьются! – а у меня и мыслей дурных не было, ждала Сашу. Ждала,

пока была надежда, а как не стало – ушла жить снова к брату. Свекровь же так и лишилась обоих сыновей, остались вместо них только четыре строчки в Книге памяти…

Всё бы ничего на пивзаводе, да по сельхозработам замучили – одинокая, бездетная, чуть что из первых посылают на прополку, на уборку. Здоровье-то у меня всегда было неважное, тяжело мне это давалось. То на току работаешь, то молотилку крутишь, то на соломокопнитель поставят – техника примитивная, много ручного труда. На квартиру, бывает, едва

ноги притащишь. Хозяйка накормит, валенки в печь поставит с краю, смотрит – а я уже сплю. Утром наденешь тёплые валенки – и опять в стужу на весь день! А как-то хозяйка не рассчитала, и один валенок в печи сгорел, беда! Что делать? Без обуви я какой работник? Можно сказать, пострадала на производстве, и выдал мне колхоз в виде компенсации шерсти на новые валенки. Поехала я в город, заказала обувку мастеру – тогда больше ценили работу частников, они качественнее изделия катали. А потом как-то встречаю знакомую, Таисию Павловну, она была зампредседателя ОРСа «Главмука»:

– Полина, ты где работаешь?

– На пивзаводе, замучилась, всё по колхозам, по колхозам…

– Пойдём к нам!

Так я стала работать буфетчицей в столовой на старом элеваторе, оттуда меня перевели на 641-й завод (позже – им. Кирова), в магазин. В 1942–1944 гг. я выдавала талоны на хлеб. Всё бы ничего, но с талонами много возни было – их надо было наклеивать на бумажные ленты, чтобы сдать и отчитаться. Все вечера при керосиновой лампе приходилось просиживать, отдыхать не успевала. А то, бывало, отоварю знакомым хлебные карточки

вне очереди – очередным не хватало, им надо было на другой день приходить, скандал!

Потом опять на Старом элеваторе, стала работать не от ОРСа, а от Горпищеторга. У меня в магазине вся мелочь была: обувь, парфюмерия, галантерея – тогда любых товаров был недостаток. В 1951–1955 годах каждый продавец работал за себя, не было коллективной ответственности. Если

продавец заболел – магазин закрывался. А план-то давать надо!

У меня печень больная была. Как-то схватило, приступ начался – положили меня на операционный стол и вырезали желчный пузырь. Вовремя – уже гнойный был, и дали мне инвалидность. Ушла я на Колхозный рынок, в ларёк, а там холодно, тоже часто на больничном сижу. Всё это время живу у брата – уже восемь лет, и захотелось самой хозяйкой пожить. В 1954 году сосед-казах стал продавать дом за 12 000 рублей, огромные деньги! Кое-как набрали 6 000, остальные взяла в кредит, в банке. Чтобы не жить одной, брала девушек на квартиру. Сразу ставила условия: чтобы бак был полон воды, чтобы помогали убирать снег во дворе, это выполнялось беспрекословно! Бывает, ещё снег идёт, а они:

– Пойдёмте снег убирать!

– Подождите, – говорю им, – вот перестанет идти, тогда и уберём!

Племянник Вася, сын Ивана, он 1914 года рождения был, мне сильно помогал – хороший, тёплый сарай поставил, баньку построил, туалет. А как настанет весна – еду в Бишкуль, беру шестьдесят цыпушек, пятнадцать гусят,

десять утят, выращиваю. Старых кур и петушков съедаю, уток продаю, а молодые курочки яички несут. В зиму хороших несушек оставляю, остальных – под топор. Огород у меня был большой, я рассады весной много на продажу выращивала. Как-то соседка мне говорит:

– Я слышала, вы рассаду продаёте. Не могли бы мы поменяться? Рассаду – на зерновые отходы? Она на элеваторе работала, им выписывали отходы, а сами рабочие потом их перепродавали дороже. Договорились. В очередной раз привезли ей во двор машину отходов, ссыпали. Приходят рабочие, по списку получают в мешки – кому сколько положено. За двести корней рассады соседка мне дала девяносто шесть вёдер! Два мешка я продала, остальное – птице. Лет шесть этак мы менялись…

По воскресеньям брат Севастьян с женой Анисьей Яковлевной и с детьми в баню приходили. Нагреем в баке на чу-

гунной печке шесть вёдер воды и моемся, хорошо! Однако здоровье у меня не лучше, а хуже становилось, стала я искать работу в тепле, нашла – стала шить варежки, перчатки, краги в артели «Галантерейщик», на углу улиц

Амангельды – Партизанской, в частном доме. Я – инвалид второй группы. Потом сделали вторую операцию – фиброма матки. Когда пришла в себя, сказали, что можно было и не делать, зря разрезали. Мать у меня умерла

на 42-м году жизни, отец – на 54-м, одна сестра – на 38-м, другая – на 36-м году, сестра Зоя умерла в Боголюбове в 23 года от простуды, родив одного сына Николая. Брат Арсений имел трёх детей и умер на 46-м году жизни. Осип имел четырёх детей, и умер в 83 года. Севастьян прожил 71 год, а я, наверное, в тётку Михевну пошла – она совсем старая померла. Я к ней в гости ездила в Боголюбово, посмеивалась над ней, старухой, как она на печку карабкалась греться, да какие казусы с ней при этом происходили – пукала. Смешно мне было, думала, сама никогда старой не буду, ох и смеялась же я! А она:

– Подожди, дочка, и с тобой то же будет!

И точно, сейчас я в её возрасте, а на печку бы залезть не смогла. А казусы тоже происходят, плохая стала, очень плохая! Недавно вот блины завела, стою, пеку и понять не могу – в чём дело? Масло горит, а блины не пекутся. Позвала соседку – объясни, в чём дело? Оказалось, у меня сковорода с маслом на одном диске электроплиты стоит, включённом, а я в другую сковороду тесто лью, которая на холодном диске – блины не

пекутся, а масло горит.

На улицу теперь выхожу редко, и то по стенке. Не знаю, есть ли Бог, но

кто-то должен быть… Иногда раздумаюсь – что такое моя жизнь? Без матери рано осталась, но людей вокруг меня всегда много хороших было. Никогда не голодала, а холоду и тяжестей натерпелась. Что детей нет – не жалею. Разве бы я столько прожила? Мне же специальная диета