Читать книгу "Вызов - Ирина Ячменникова"

сына. А он неспособен ничем помочь и даже просто быть рядом. Теперь то, что ему казалось ненавистью к ней, тотчас обернулось против него самого. Это он далеко, когда нужен ей. Это из-за него она и сама угодила в ловушку. Теперь они оба скованны, заперты, несчастны. Ро винил и оправдывал мать и себя, но легче от того не становилось. Нужно было найти хоть какую-то опору, чтобы не сойти с ума. Чтобы прямо сейчас не влезть на крышу казармы и не шагнуть за край от переизбытка чувств.

«Но если будешь на хорошем счету…»

Что ж, это будет сложно, но выполнимо. Не самая большая цена, чтобы в последний раз обнять любимого человека и покинуть это ненавистное место. Без ненадёжного плана с сотнями переменных. Без надобности лишний раз полагаться на удачу. Ро решил сделать всё, чтобы увидеть мать. Он знал, что её последним пристанищем стал город Оплот. Местечко далёкое и безызвестное, но, к счастью, у самой границы.

Течение

Плыть по течению порой гораздо полезнее, чем неистово грести против. И уж точно приятнее. Даже сны выдаются спокойные, усмиряя своим беспечным дурманом. Прошлое подсовывало только тёплые воспоминания. Конюшня с жемчужными скакунами, каким нет дела до твоего происхождения — важнее, что ты их кормишь и чистишь, а ещё отпускаешь ядовитые шуточки. Они всё понимают, это у людей вечно проблемы со слухом и зрением. Вспоминать о лошадях всегда было легче, чем о соратниках и даже о матери. И поблизости всё время вертелся Клад. По-алорски это означало «хромой», но Ро предпочитал думать на халасате. Огромный пёс был тем ещё сокровищем! Для охоты уже не годился, но охранял исправно. А ещё он всегда был рад встрече с тем, кого считал другом.

У этих снов было вполне понятное объяснение. В обнимку с чужой собакой спалось замечательно, причём обоим. Диван был один, и ни Ро, ни пёс не страдали жадностью или брезгливостью.

Противостояние закончилось тем, что Рамиф победил. Получив вымученное: «Ну ладно», он что-то подсыпал в бокал и протянул своему унылому приобретению, предупредив, что, если и этот напиток угодит ему в лицо, то стервец полетит с балкона. А потом сид ушёл. Он не следил, выпьет ли Ро отраву, лишь бросил, чтобы ничего не трогал, а если приспичит — внизу есть прислужник, подскажет.

Жаровни медленно угасали, становилось темнее и холодней. Вино оказалось крепким и терпким, без привкуса снотворного или яда. Ужин закончился в одиночестве. Сытый желудок благодарно затих, но в каждой мышце заговорила усталость. Брошенный на произвол гость сунул в карман красивое яблоко и завалился на диван. Пёс принюхался, поднял голову, а потом водрузил её человеку на грудь. Его здесь тоже забыли.

— А тебя как зовут?

Ответа не последовало.

— Будешь Бродягой из Шима, то есть Бишем, — объявил Ро, скалясь тому, что за ним сегодня гонялся какой-то волчара с похожим именем. — И не бойся, я на твоё место не претендую. Отлежусь денёк-другой.

Полюбовно они дремали всю ночь напролёт, согревая друг друга, пока вокруг не унималась вьюга. А утром их разбудили звонким хлопком.

— Подъём! — скомандовал прислужник, опуская тонкие ухоженные ладони. — Думаю, стоит тебя помыть, пока хозяин не вернулся.

Потерев глаза, Ро уставился на Биша, но потом догадался, что обращались к нему.

— Да иди ты на хер!

Молодой человек прижал растопыренные пальцы к груди и часто заморгал от распирающего возмущения. Он был постарше гостя года на три-четыре, но ростом и наглостью уступал больше чем на полголовы. Покатые плечи, румяные щёки, отчётливый запах духов. Такого сожрёт с потрохами любой трактирный задира.

— Я серьёзно, — чуть менее самоуверенно выпалил прислужник. — Ты себя видел? Идём, наберём тебе ванну. И хорошо бы сменить эти лохмотья.

— С первого жалования непременно надушусь и нацеплю расфуфыренный плащ, — пообещал Ро глумливо и весело.

— Значит так, — парень приблизился на несколько шагов и встал в горделивую позу. — Меня зовут Даут, и я здесь главный. Пока нет Рамифа, ты должен слушаться меня.

— А иначе не получу косточку? — уточнил гость, понимающе кивая псу.

— Что?

— Да пошли, пошли. Ты отстанешь, если я просто умоюсь?

Ро встал с дивана, поражаясь великолепному самочувствию. Выходило, у тех, кто спал на подушках, по утрам не ломило всё тело.

Прислужник бросился причитать, что умыванием тут не поможешь. Понятное дело! В волосах наверняка хранилась пыль со всех крыш Синебара поверх земли из переулков Санси. На ногти особо впечатлительным и вовсе не стоило смотреть. Бродяга не собирал грязь — та липла сама, просто обычно некогда и негде было помыться, да и запасной одежды не водилось. И, тем не менее, расставаться со своими обносками не хотелось. Сапоги сидели как влитые, пусть и промокали по два раза в день, штаны считай новые — стащил в прошлом году. Полукафтан давно превратился в жилет — рукава пришлось отодрать, чтобы лазать по стенам. Его не мешало подлатать, но нитки стоили денег, а красть их было совсем уж постыдно. А вот рубашку уже не спасти: даже на половую тряпку не годилась. И поверх всего этого серо-бурого разнообразия выделялась кадетская портупея. Она потеряла вид и ножны с рапирой, но сохранила прочность и форму.

Почувствовавший силу Даут шёл впереди. Вряд ли его смущала такая работа. Иной бы предпочёл разгружать обозы, чем приносить тапочки и отмывать приблудившихся. Хотя, обычно и тем, и другим платили неважно.

На нижнем этаже башни нашлась уборная и комната с бронзовой ванной и зеркалами, наверняка для тех, кто до невероятного себя обожал.

— Надеюсь, ты сам управишься? — с неприкрытой брезгливостью спросил прислужник, отступая к выходу.

— Да уж как-нибудь постараюсь, — пообещал Роваджи, еле удерживаясь от издёвок. Мало радости глумиться над убогими.

Он посмотрел в зеркало и запустил пятерню в волосы, чтобы немного распутать. Пакли свисали почти до плеч и в причёску упрямо не собирались. Вид был