Читать книгу "Столичный доктор. Том III - Алексей Викторович Вязовский"

одного или парочки пациентов, не помню уже точно. А вот что помню — сопротивление общественности всей это биотехнологической революции. Это что же… Можно будет править и не больные гены? Заказывать деткам цвет глаз, размер груди девочкам и увеличенный мышечный корсет мальчикам? Евгеника! Как есть евгеника. Ну кто доверит ученым заниматься селекцией человеческого рода? Мы помним, как всякие «Менгели» «потрудились» на этой ниве в Германии. И чем это все закончилось для Европы. Да и для мира в целом.

Честно сказать, даже появление пенициллина будет шоком для цивилизации. Резко упадет детская смертность, а рождаемость-то останется на прежнем, высоком уровне. Кризис, связанный с перенаселением — ловушка Мальтуса во всей ее красе. А в России, в центральной части страны, крестьяне и так на головах живут. За каждый кусок надела дерутся стенка на стенку. Голод. Вот что следует за появлением эффективных лекарств. Ибо сельскохозяйственные технологии не успевают за прогрессом медицины. И что мне теперь делать? Практиковать еще и агрономию?

От этих мыслей у меня резко испортилось настроение. Заниматься агрономией я был не готов — не только образования не хватает, но и желания. Ну зеленая революция, ну химизация. А детали? Что там внутри, кроме пестицидов? Бог его знает!

После попытки запихнуть в организм минералку дошел до военного лазарета. Сразу вспомнил мемуары хирурга Вишневского, в которых он описывал операцию при освещении горящими спичками. В воровстве начальство заподозрить трудно — тут просто воровать нечего. Но стараются, работают. Полковник Головков рассказал об окучивании местных меценатов. Без их участия всё давно развалилось бы. Навели переполох, выйдя на врачебный обход. Я был в роли почти академика, это только с ними на обход вываливает весь персонал без исключения. И смотрят не на пациентов — они уже всем давно надоели, а на заезжую знаменитость.

Прокатились потом к свояку начальника лазарета. А что, хороший кандидат. Строен, худощав, с развитыми мышцами. Относительно молод, слегка за сорок. Ну и приступ печеночной колики был недели две назад. Так что можно без опаски планово сделать операцию, а то у пациента слезы на глаза наворачивались, когда он о своих страданиях рассказывал. Я бы тоже заплакал, придись родить через печеночный проток камень с перепелиное яйцо. Трофей потом уже достали, после того как он вышел естественным путем.

А кандидата старшего врача я забраковал. Вернее, тот сам отказался, когда выяснилось, что по ходу вмешательства будет удалено яичко. Чем там дорожить, если ты в годах, а гигантская грыжа уничтожает даже теоретические шансы показать молодецкую удаль, не знаю. Но насильно мил не будешь. Ущемление невозможно, а если человеку нравится так ходить, то пускай так и будет. Хотя с точки зрения показательности процесса грыжесечение было бы эффективнее.

Дома же опять нашел записочку. Приглашение произвести медицинский осмотр в ближайшее время. А между строк читался явный упрек, что я злостно манкирую своими обязанностями.

Глава 9

Мои акции растут, меня уже воспринимают как потенциального мецената. Мэр за завтраком опять запел соловьём про красоты родного города.

— А вы заметили возле Провала памятную доску со стихами? Помещик Алексеев сам сочинил, и на собственные средства установил. Поэма в восемьдесят восемь строк! Представляете?

Это он мне намекает, что неплохо бы раскошелиться на очередную бесполезную фигню? Доску я видел, и честно прочитал первые несколько строк этих виршей. Что-то в стиле:

Подъ сѣнью твоей онъ часто находилъ

Прiютъ для сладкаго мечтанья;

И ты одинъ свидѣтель былъ

Его сердечнаго страданья…

Больше не смог, наверное, не такой уж я тонкий ценитель поэзии. Но денежки я и без Провала найду куда потратить.

— Жаль, я стихов не сочиняю, не смогу повторить гражданский подвиг помещика, — сказал я, вытирая губы салфеткой. — Кстати, а что это к блинам такое сегодня?

— Кизиловое варенье, очень вкусное, — чуть разочарованно ответил мэр, передавая розеточку. — Анна Викторовна сама варит.

Кстати, о деньгах. Вчера пришла телеграмма от моего питерского компаньона, Романовский нашел здание под стационар. Даже адрес прислал — Моховая, дом Головкина. Будто я все дома на этой улице знаю. Но если он решил, пусть так и будет. Ответственность у нас солидарная. Ответил, чтобы просил отсрочку по авансу. Приеду, переведу со своего счета. А то сходил в Дворянский банк, там начали рассказывать сказку про белого бычка, мол, чуть не нарочного пешком отправлять надо с поручением на перевод средств со счета на счет. Мне кажется, что деятель этот просто толком не знал, что делать, вот и начал сочинять такое, чтобы я не захотел пользоваться услугой. А идти к управляющему и ругаться мне стало лень. Не к спеху. Легче телеграмму отправить. Вот как сказывается пагубное воздействие минералки. Надо разбить эту проклятую поилку, и перестать ходить к бювету. Точно, она заколдована и вселяет во владельца желание бездельничать и читать стихи Лермонтова.

А с собой у меня осталось последние пятьсот рублей. Куда хоть деньги деваются? Ведь я на всем готовом, по кабакам не хожу, цыганам песни и танцы с медведями не заказываю. А про экскурсии на Домбай или к водопадам местные еще не додумались. Кстати, отдам идею мэру, в качестве компенсации за несбывшуюся мечту о мемориальных досках. Ничего, разбогатею, поставлю памятник доктору Гаазу, пусть всем стыдно будет.

* * *

Ночью снилась всякая хрень несусветная. Сначала я оказался в китайской гостиной Царского села вместе с Николаем Вторым. Самодержец с интересом разглядывал пилюли желтоватого цвета, которые я ему только что передал.

— Лечит все болезни?

— Вельми понеже, — перешел я на какой-то дикий древнеславянский язык из «Иван Васильевич меняет профессию».

— А называются как? — Николай быстрым движением заглотнул сразу две. Причем без запивки, разжевывая.

— Паки да, — ответил я, покрываясь холодным липким потом. Да что за хрень⁈ Я же хотел сказать пенициллин.

— Зельным вкусом лепы, — покивал царь ничуть не удивляясь дичи, что я нес. Закатил глаза, как бы испытывая неземное удовольствие

Сразу после Романова, я почему-то оказался в конце длинной очереди. Народ в тулупах, шубах