Читать книгу "Осколки - Том Пиккирилли"

Возможно, он думал, что я каким-то образом начну вымогать у него деньги или попытаюсь охмурить Джордан, раз уж со Сьюзен все сложилось неудачно. Может быть, Более-Толстый-Эрни навешал ему лапши на уши обо мне, и теперь он продумывал план мести. Я ощутил всю тяжесть его испытующего взгляда. Наш поединок в гляделки длился всего несколько секунд, но это были невероятно напряженные несколько секунд. Он и сам это почувствовал.

— Кто ты вообще такой, Фоллоуз? — спросил он.

Я повторил ему ровно то, что рассказал лейтенанту Смитфилду. Я признался в том, что переспал со Сьюзен, безо всяких обиняков, так как подозревал, что Джордан в конце концов это ему выболтает — если не по доброй воле, то в страхе перед силой, заключенной в маленьком, жилистом теле родителя.

— Боже мой. Боже мой, — знай себе причитала миссис Хартфорд.

Мичем сделал вальяжный жест рукой с бокалом, полным виски.

— Еще и неразборчива в связях была… — протянул он с печалью во взгляде и голосе. — Такое поведение лишь подтверждает мою точку зрения.

— Какую точку? — поинтересовался я.

Его глаза сузились, и он сделал большой глоток из своего бокала. У меня возникло ощущение, что он разыгрывал шоу для Хартфордов, просто строя из себя моралиста-судью, — но реального гнева для того, чтобы игра вышла достоверной, у него ко мне не было, вот он и обзывался, будто школьник-задира, как бы забирая у Хартфордов все неподобающие их статусу слова, которые они сами, возможно, хотели в мой адрес сказать. Он был рупором для немых, хорошо подготовленным, с ладно написанной ролью, и мне стало интересно, кем этот тип был, когда не прикидывался.

— Папа… — робко сказала Джордан.

Если бы она хранила молчание, то стена, которую Хартфорд воздвиг вокруг своего разбитого сердца, возможно, не треснула бы; яд, накопившийся за преградой, не хлынул бы столь сильным потоком. И, что главное, ударил бы не по ней, а по мне — в намеченную цель.

Но, взяв слово, она нарисовала у себя на лбу мишень. Огонь вспыхнул на его щеках, и он взвился со своего места, будто чертик на пружинке.

— Джордан, — прошептал он. Девушка расправила плечи, сидя прямо, ее мышцы в этом положении так и закаменели. — Ты ничего не ценишь. И не научилась ценить. Лучшие школы, репетиторы, дорогая одежда, каникулы по всему миру… все, что ты когда-либо хотела, тебе давали… и все равно ты копаешься в грязи, называя каждого проходимца и негодяя, который только попадется на пути, своим, мать твою, другом! А на день рождения сестры ты тащишь их в дом! В мой дом!

Он поднял руку и влепил ей пощечину — чрезвычайно легкий и скользящий удар вышел, на удар не особо и похожий, — затем снова занес руку для пущей выразительности. Я сорвался со своего места и крепко схватил его за запястье. В тот момент он слишком уж сильно напомнил мне моего собственного отца.

Никогда не причинил бы тебе вреда.

Лоуэлл резко обернулся.

— Прочь, — выплюнул он мне в лицо. Я был выше его на шесть дюймов и тяжелее где-то на пятьдесят фунтов, и все равно потребовались силы, чтобы хватка держалась крепко.

Я сказал:

— Троньте ее еще раз, и я вас головой в камин запихну, мистер Хартфорд.

У него отвисла челюсть.

— Лоуэлл, бога ради! — призвал к порядку Фрэнсис Мичем, глядя на меня по-новому и корректируя игру на ходу. Он почти что ухмылялся, зуб даю. — Ты переполнен горем. Не вымещай это на своей единственной оставшейся дочери. Садись, садись…

Хартфорд посмотрел на свою жену и увидел, что слезы текут по ее щекам. Она дико шмыгала носом, остекленело таращилась в никуда и по старинке похлопывала Джордан по плечу. На ее шее выступили красные пятна. Лоуэлл склонил голову; весь его гнев испарился — вытесненный, возможно, стыдом.

— Да, — пробормотал он. — Ты, конечно, права.

Я отпустил его запястье, и он подошел к Джордан и раскрыл свои объятия.

Она ждала какого-нибудь знака прощения от своего отца, чего угодно, что избавило бы ее от чувства вины. Она прижалась к нему. Хартфорд крепко обнял ее, баюкая, а затем другой рукой обнял жену, так что они втроем раскачивались в такт неслышимому реквиему. Бросив на меня взгляд через плечо дочери, хозяин дома приказал:

— Убирайся из моего дома к чертям собачьим. — Я почти ожидал, что он добавит: «И никогда больше не переступай мой порог».

Мичем улыбнулся впервые за весь вечер.

Я вышел. Проливной дождь обрушился на «Мустанг». Этим утром я узнал больше о Сьюзен, о ее семье и о том, каково это — жить в таком окружении. Узнал, что она, возможно, больше похожа на меня, чем я думал ранее.

Проезжая по Дюн-роуд и глядя на дворники, не справляющиеся толком с очищением лобового стекла, я решил, что и сам делаю мало полезного.

Нужно было узнать, откуда у нее эти шрамы.

Глава 6

Похоронное бюро Уайта возвышалось на фоне холма — впечатляющее архитектурное сооружение любопытного дизайна, напоминающее южные особняки довоенного периода: толстые колонны, портики и остроконечная крыша, окаймленная замысловатой решеткой. Корявое дерево перед домом придавало бы зданию менее претенциозный вид, если бы только там были качели из веревки и покрышки да пара резвящихся детишек. Стальная табличка, ввинченная в кирпичный столб у основания подъездной дорожки, извещала, что резиденция была куплена, а затем продана Вандербильтами[8] задолго до ее перехода в нынешний статус.

Я поднялся по шиферным ступенькам, открыл дверь и шагнул в тускло освещенный коридор, обшитый панелями из красного дерева. Вдоль коридора стояли вазы с вянущими цветами и керамические урны на подставках. Я пришел на день раньше, чтобы осмотреть тело Сьюзен, но подумал, что если кто-то и сможет определить, откуда взялись эти шрамы, то это будет сотрудник похоронного бюро. Как заставить его рассказать мне об этом, я пока не решил. Автокатастрофа все время приходила на ум, но я не особо верил в эту версию.

Широкая приемная вела в две комнаты: часовня А была занята семьей и друзьями АРМАНДО САНЧЕСА, а в часовне Б находилась горстка пожилых людей, оплакивающих некоего МАЙКЛА ТОРРАССИНО. Стены в часовнях были скрыты за траурными драпами, всюду громоздились венки и раскладные стульчики.

Санчеса либо очень любили, либо он был должен денег множеству людей; женщины и мужчины беззастенчиво плакали в комнате, визжали и стонали, бросались друг на друга и взывали к святым, о которых я никогда не слышал. Я приметил девушку, что сидела