Читать книгу "Штурм Дюльбера - Кир Булычев"

Коля понял, что прошлое не вернется, когда первый камень разбил стекло в здании ялтинского суда и во всей России не нашлось никого, кто постарался бы защитить достоинство империи.

Убедившись в этом, он рассудил, что ему не следует возвращаться в Феодосию. Так может поступить лишь человек, сознательно упускающий свой шанс. Там, в диком углу, революция может означать лишь смену вывесок. Коле были нужны вольные просторы.

Вряд ли можно считать Колю дезертиром, сам он себя таковым не считал, потому что присягал на верность государю императору, который добровольно отрекся от престола. В будущем же Коля не намеревался никому присягать. Если уж государь император не оправдал ожиданий, можно ли ждать защиты от Гучкова?

Итак, в России не было императора, а в Российской армии стало прапорщиком меньше.

В Севастополе Коля рассчитывал на гостеприимство Раисы Федотовны, кондукторской вдовы, у которой был шестилетний сын, любивший дядю Колю. И сама Раиса любила Колю, но никогда не выказывала желания оставить Колю в своем побеленном домике за белым забором у белого тротуара. Впрочем, забор и тротуар были изобретением вечно пьяного и шумного дурака – генерала Веселкина, коменданта Севастопольской крепости, того самого, что хватал, проезжая по Нахимовскому проспекту, гимназисток, не по форме причесанных или одетых, и развозил на коляске по домам. Заборы и тротуары белили, потому что город по ночам не освещался, чтобы его не отыскали рыскающие по морю турецкие подлодки. Зато обыватели находили дорогу домой под светом звезд.

Днем к Раисе идти было нельзя – она работала в магазине готового платья на Николаевской, а мальчика отдавала одной доброй немке, что держала киндергартен – группу детей, с которыми гуляла и обучала их немецкому языку.

Поэтому Коля решил, что он походит по городу, присмотрится, посидит в кафе и заявится к Раисе после шести.

Он не спеша дошел до памятника Корнилову и уселся возле него на скамейке, наблюдая за гуляющими по площади. Матросов было немного, это объяснялось тем, что вице-адмирал Колчак, командующий флотом, не давал командам воли и половина флота у него всегда находилась в море, вторая занималась уборками, ремонтом и погрузкой. Чаще, чем матросы, встречались солдаты из крепостной артиллерии и гарнизонных рот. Они собирались в кучки, оживленно обсуждали что-то, будто спешили все решить, прежде чем вернутся моряки.

Возле Коли остановились, разговаривая, два солдата. Коля отвернулся от них, чтобы не встречаться взглядом. Солдаты не заметили афронта, сели на скамейку, продолжая беседовать, и задымили вонючей махоркой. Революция быстро меняла нравы – посмели бы недавно солдаты днем в центре города усесться на скамью, закурить и даже не спросить разрешения у сидящего там прапорщика!

Солдаты говорили не о революции, а об их артельном, который жулик, пробы ставить негде, и мяса в супе почти не бывает.

Но тут же революция возникла и в их разговоре, потому что солдаты намерены были не только скинуть артельщика, но и отделаться заодно от какого-то штабс-капитана, который всем надоел.

Потребности у солдат были невелики, и Коля подумал, что свержение императора – несоразмерно большая плата за свободу скинуть еще и артельщика.

Никого пока что революция не воодушевила – все ее опасались. В том числе и Раиса Федотовна. Она как раз вернулась со службы, кормила своего сына Витеньку, который несказанно обрадовался дяде Коле, хоть тот и не привез никакого гостинца.

– Какое счастье, – сказала Раиса. – Хоть какой-то мужик дома. Вы надолго?

– Пока на несколько дней, – ответил Коля.

Раиса Федотовна была мягкая, невысокая, склонная к полноте женщина – у нее были длинные и пышные волосы, которые она распускала в моменты ласк и грозила шутя: «Я тебя ими задушу!»

Раиса начала целовать Колю раньше, чем Витенька успел доесть котлетку, Витеньке нравилось, как мама целует дядю Колю, и он не хотел спать, а хотел смотреть, что будет дальше.

Его, конечно, выгнали, уложили, но он, стервец, через час неожиданно вошел с трехлинейной лампой – крошка в длинной, до пят, ночной рубашечке и горящим от любопытства взором.

– Я подслушивал, – сообщил он. – А теперь буду подглядывать. А вы меня будете бить?

Никто его бить не стал – всем стало смешно.

Потом Раиса рассказывала Коле о новой книжке, которую читала, – лечебник о естественном природном исцелении. Коля хотел узнать, что нового в городе, но Раиса только знала, что все скупают, несмотря на дороговизну. «А один татарин купил смокинг, ты представляешь?»

Под кожей Раисы была мягкая плоть, словно желе, но пахло от нее приятно. Раиса ничего не требовала, зато хорошо кормила и добродушно ворчала, когда Коля забывал вытереть ноги или вымыть руки перед едой.

Коля спал беспокойно – он всегда не высыпался на новом месте. К тому же часа в три Раиса разбудила его влажными поцелуями.

– Еще, мой дорогой, – шептала она, – только Витеньку не буди, он такой нервный.

Утром Коля проснулся от разговора за стенкой, в прихожей. Уже было светло, Раиса ушла. Витенька топал и пел боевую песню. Потом он заглянул и сказал:

– Не спишь, дядя Коля? Ты солдатиков раскрашивать умеешь? А то Мученик совершенно не умеет.

– Какой еще Мученик? – потянулся Коля. Ему было легко и приятно. Кровать была мягкой и нежной, простыни пахли Раисой и лавандой, собственное тело было ловким и послушным.

– Ну тот, который с мамой на кухне разговаривает. Он раньше на этой кровати спал.

– Вместе с мамой? – спросил Коля.

– А то как же, – сказал Витенька. – На всех разве напасешься? У нас другой кровати нету. Вот и приходится думать – то ли со мной спать, то ли с мамкой, а со мной нельзя – раздавите.

Вошла Раиса, в халате, волосы распущены до пояса, от двери ловко дотянулась до Витеньки, дала ему подзатыльник.

– Елисей Мученик приходил, – сказала она. – Все политикой занимается. Я ему говорю – на что вам, евреям, политика? Ведь погромят потом. А он хи-хи да ха-ха. В Ялту уезжает. Говорит, по торговым делам, а я знаю – агитировать.

– Витенька сообщил мне, – сухо сказал Коля, садясь на кровать и спуская ноги.

– Уж он-то сообщит, – ответила Раиса, – недорого возьмет. А ну кыш отсюда!

Раиса присела на кровать рядом с Колей, поцеловала его в щеку мягкими губами. Коля отстранился.

– Не ревнуй, – сказала Раиса, – и пойми: я тебе не жена и не любовница. Ты ведь тоже ко мне приехал, потому что квартира нужна. А Елисей добрый, солидный, эсдек, может, после революции будет большую роль играть. Так что я ему не говорила, что ты у меня есть.

– И на том спасибо, – мрачно сказал Коля. Неприятно было сознавать, что Раиса кругом права. Если бы она прибежала с утра, воскликнула бы, как она любит Колю, предложила бы жить здесь, обещала бы свою верность – ему тоже было бы неприятно. Менее всего он намеревался привязывать себя к этому сложенному из плит, под черепичной крышей белому домику, сопливому мальчику Витеньке и мягкой шелковой наседке Раисе. Но неожиданная в ней трезвость и даже жесткость, освобождая Колю от обязанностей, чем-то унижала.