Читать книгу "Культура: История о нас, от пещерного искусства до K-Pop - Мартин Пачнер"

об основании Рима, к мифу о близнецах Ромуле и Реме, которых сосала женщина-волчица, и возвели в центре шумного Рима простую хижину, которая якобы служила Ромулу местом обитания давным-давно, до возвышения Рима и принятия им греческой культуры. Многие римляне делали и то, и другое, испытывая ностальгию по утраченным истокам своего города и в то же время наслаждаясь головокружительным разнообразием литературы, импортированной и переведенной или созданной по иностранным образцам.

Привитие греческой культуры Риму поставило важнейший вопрос: как римляне должны думать о своей собственной истории в связи с культурой, которую они приняли с таким энтузиазмом? Человеком, который дал ответ на этот вопрос, был Вергилий. Он понял, что Риму нужна более полная история его собственного происхождения, которая объясняла бы его странные отношения с Грецией. Мифа о Ромуле и Реме, которых сосала волчица, было недостаточно. Вергилий решил написать эту историю в виде эпической поэмы в манере "Илиады" и "Одиссеи".

Тот факт, что Вергилий смог сделать такой выбор, сам по себе был эффектом эксперимента по культурной трансплантации, которому способствовали переводы Ливия Андроника. Обычно эпические истории возникновения возникали из устных рассказов, которые постепенно превращались в более длинные письменные повествования. Именно так возникли гомеровские эпосы много веков назад, и так же возникли другие эпические истории, от месопотамского "Эпоса о Гильгамеше" до индийских "Махабхараты" и "Рамаяны". Эпосы не были спланированы и написаны автором по образцу других эпосов.

Но именно это и решил сделать Вергилий: написать эпос в гомеровском стиле, используя набор местных легенд. Это был радикально новый тип эпоса: эпос позднего времени. Вдвойне странно, что Вир гил был опоздавшим не по отношению к своему собственному прошлому, а по отношению к прошлому другой культуры, возможно, примерно так, как Платон чувствовал себя по отношению к Египту.

Есть огромные преимущества в том, чтобы быть опоздавшим. В вашем распоряжении всевозможные модели и варианты. Вергилий имел перед собой два гомеровских эпоса, что ставило его в уникальное положение - он мог выбирать из них. В "Илиаде" Гомер описал эпизод, произошедший в конце Троянской войны, когда Ахилл отказывается от участия в битве, потому что чувствует себя обделенным при распределении добычи. Его отказ от участия в битве дает троянцам преимущество, и только когда Ахилл сдается, греки снова одерживают верх, что приводит к их окончательной победе. В "Одиссее" Гомер описал долгие, трудные странствия своего героя, когда он медленно пробирается домой, преодолевая на своем пути всевозможные препятствия.

Опираясь на обе модели, Вергилий заставляет своего героя, будущего основателя Рима, пройти период скитаний по Средиземному морю, подбрасываемый бурями и неблагоприятными богами, как в "Одиссее". По пути он едва не сбивается со своей цели, прежде всего Дидо, царицей Карфагена, так же как Одиссей едва не забывает о доме, оказавшись на острове нимфы Калипсо. Но как только герой Вергилия прибывает в Италию, ему приходится сражаться с ее жителями в серии битв, напоминающих "Илиаду" и изображенную в ней осаду Трои. Помимо выбора сюжетов и сцен, Вергилий также позаимствовал обращение к музам, частое вмешательство богов и знаменитые гомеровские симилы - расширенные метафоры, в которых поэт мог совершать полеты фантазии.

Чтобы объяснить и оправдать - уже после факта - культурную прививку Рима, Вергилий сделал нечто большее, чем просто объединил два гомеровских эпоса в новый римский. Он напрямую связал сюжет своего эпоса с миром Гомера. Его эпос начинается, по гомеровской моде, "в середине событий", когда Эней находится в пределах видимости Сицилии, но затем возвращается к хронологическому началу истории, в горящий город Трою. Это была идеальная обстановка - руины города, описанного Гомером - , позволяющая Вергилию создать дугу, простирающуюся от гомеровского мира до Италии, где потомки Энея основали Рим. Как и Платон, Вергилий создал ложную предысторию своей собственной культуры.

Применяя этот хитрый сюжетный прием, Вергилий принял неожиданное решение: он не выбрал в качестве главного героя одного из греческих героев, что могло бы показаться очевидным, учитывая значение греческой культуры. Тем самым Вергилий дал бы понять своим читателям: видите, наши истоки на самом деле лежат не в этрусском прошлом или местной предыстории города Рима, а в этих древних греках, один из которых впоследствии приплыл в Рим и основал нашу родословную и империю. Но Вергилий не выбрал этот путь. Вместо этого он выбрал одного из проигравших: троянца Энея. Справедливости ради следует отметить, что Гомер не очернял троянцев. Хотя он писал как грек и для греческой аудитории о великой и дорогостоящей войне, которую греки в конце концов выиграли, никогда не было ощущения, что троянцы принципиально другие. Троянская война не была культурной или религиозной войной, не была войной между различными политическими системами или различными этническими группами. В представлении Гомера троянцы и греки говорили на одном языке, молились одним и тем же богам, имели одни и те же ценности и признавали друг друга равноценными группами. Все это сильно отличается от большей части последующей литературы о войне, конечно, в наше время.

Тем не менее, может показаться удивительным, что Вергилий выбрал Энея, которого мы в последний раз видели в "Илиаде" отказывающимся от борьбы и бегущим из горящей Трои. Вряд ли это может рекомендовать его в качестве основателя восходящей империи. Почему бы, скажем, Одиссею не отправиться с Итаки, не отдохнув дома после двадцати лет приключений, и не найти Рим?

Вергилий не был первым, кто установил связь между Римом и Энеем. Существовали легенды о троянском происхождении Рима, а император Август, как и другие цезари, любил связывать свое происхождение с Энеем, основываясь на сомнительной этимологии его имени. Вергилий взял эти легенды и генеалогии и сплел их в полноценную сюжетную линию, которая быстро стала канонической.

Выбор Энея также позволил Вергилию получить нечто ценное: дистанцию от Греции. Пришивая предысторию Рима к предыстории Греции, он также вплетал в ткань истории новую нить, негреческую нить, соединяющую Трою с Римом, оставляя греков победителями, но также и сторонними наблюдателями в драме основания Рима. У Гомера греки опьянены победой и позволяют Энею ускользнуть; его роль в их истории закончена. Но не для Вергилия, не для Рима. Для Рима история только начинается, и, несмотря на подавляющее значение Греции, несмотря на то, что Вергилий рассказывает эту историю в эпосе, тесно вдохновленном двумя основополагающими историями Греции, он показывает, что Рим все-таки отличается от Греции. Выбор одного из проигравших в Троянской войне был признаком не слабости, а уверенности. Мы, римляне, не просто подражаем Греции, мы используем ее активно, сознательно, чтобы