Читать книгу "Соль любви - Ирина Кисельгоф"

– Из-за взбитых сливок?

– Из-за всего, – он взглянул на меня.

Короткий косой взгляд порезал меня бритвой. По глазам. Я тронула их руками. На пальцах краснели алые бисерины крови. А я думала, что к такому взгляду я уже привыкла.

Илья снова повернулся к окну, из его пальцев вылетел горящий окурок. Выстрелил в черное небо оранжевой пулей.

Я надела на домашнюю одежду куртку, взяла сумку и вышла. Я долго не могла поймать машину и думала, что это добрый знак. Илья придет, примчится за мной и заберет к себе. На мне были тапочки на босу ногу, и ноги стали ледянее льда. Но за мной никто так и не пришел. Я не помню, чтобы за мной кто-нибудь приходил просто так. И я не помню, чтобы меня кто-нибудь искал. Я оказалась невидимкой, но поняла это только сейчас.

Я села в остановившуюся машину и поехала домой.

«Вещи заберу завтра», – решила я.

Я ехала по ночному городу, глядя ему глаза в глаза. В витрины, огни светофоров, уличные фонари, прямоугольники электрического, домашнего света. Мне было холодно от его света до тряской, знобкой дрожи.

– Он не любит меня, – сказала я Гере. – Смешно, да?

– Не очень, – ответил он.

– Другая жизнь будет в другой жизни. Если повезет.

Я бросила сумку на пол и легла на кровать поверх одеяла. Я человек, и должна мерзнуть как люди. Зачем мне зимнее одеяло?

Мне в глаз попала звезда. Одна-единственная на всем черном небе. Может, там сидел бог.

– Когда это кончится? – спросила я.

– Никогда, – сказал бог.

* * *

Я опять заболела. Я всегда болею зимой. И в прямом, и в переносном смысле. Только в этот раз я болела так, как тогда в детстве, пневмонией. У меня была лихорадка, а на груди вместо горячей ваты лежало холодное зимнее одеяло. Оказывается, зимнее одеяло совсем не греет. Нисколько. Меня трясло от озноба целыми днями. И еще я боялась остаться одной. Совсем одной.

– Не уходи! – молила я Геру и цеплялась за него холодными руками.

– Не уйду, – говорил он.

Я закрывала глаза и проваливалась в холодную, снежную вату, а потом снова и снова спрашивала:

– Не уйдешь?

– Нет, – отвечал он.

– Не уйдешь?

– Нет.

Мне не было покоя ни днем, ни ночью. Я боялась остаться одна в огромном, хмуром пространстве. Без единой живой души. Страшно. Так страшно, как никогда. Просто я помнила, бог обещал мне, что это не кончится. Я ему поверила сразу же. Разве можно ему не верить?

Я проснулась в залитой солнцем комнате. В разреженном, легком воздухе огромного светлого пространства. И сбросила одеяло, так было жарко. Рядом со мной сидел Гера и спал. Я ткнула его пальцем в коленку. Он разомкнул ресницы и вытаращил на меня отражение моих глаз.

– Жарко, – прогундела я сопливым носом.

– Африка, – согласился он.

Я прыснула со смеху. Он тоже. Мы смеялись зеркальным смехом. В другой жизни.

– Ты все время был со мной?

– Я взял отпуск по уходу за больным ребенком.

Мы опять засмеялись. Я погладила его коленку.

– Спасибо, – прогундела я сопливым носом.

– Не за что, – зеркально прогундел он.

Я закопалась в одеяло и посмотрела на Геру через узкую щель. У него не было ни единого седого волоса. Как такая чушь могла прийти мне в голову?

– Я могла бы выйти за тебя замуж и нарожать тебе кучу детей, – сказала я из одеяльной норы.

– Ты же любишь Илью, – отрезал Гера. Он перестал улыбаться.

– Нет, – возразила я. – Мне просто было интересно, чем живут шары-инопланетяне. Я забыла конец романа. Не помню, чем кончилось. Что этим шарам было надо? Короче, фильм надо смотреть до конца.

– Даже если люди любят друг друга, они тоже ссорятся, – сказал Гера без улыбки. – Чаще, чем ты думаешь.

– Не тот случай, – не согласилась я. – Мы не любим друг друга. Зачем париться?

– Он принес твои вещи.

– Ба! Спасибо добрым самаритянам. Пришел и ушел, дабы не заразиться, как мать?

Гера промолчал, значит, так все и было. Зачем приносить вещи, если хочешь жить вместе? Вот и весь сказ. В смысле, сказке конец.

– Не переживай.

– Я и не переживаю. Точнее, переживаю, но не в том смысле. Противно, когда на тебя плюют.

– Жизнь полосатая.

– У меня в жизни одна светлая полоса, – улыбнулась я. – Это ты.

– Я не полоса, – улыбнулся Гера.

– Ты огромное, светлое пространство, – объяснила я. – С сердцем вместо солнца. Потому в нем всегда тепло.

Ночью я вытащила из-под подушки чужое сердце и посмотрела на свет. Оно было синим с лунной трещиной посередине и холодным как лед. Я засунула стеклянное сердце в ящик с материальными точками отсчета. Там ему самое место. И назвала его приметой нелюбви. Той самой, которую считают холодно и бесстрастно. С того времени материальные точки отсчета я стала называть так.

Глава 10

Город стыл от холода под хрустальным, сводчатым куполом неба, в самом его центре били солнечные часы. Их звука не было слышно, потому я ориентировалась по маятнику зимнего солнца. Можно, конечно, посмотреть на часы в телефоне, но разгадывать ребус солнечного времени казалось интереснее.

Я забредала в сугробы, загребая ногами снег. По детской привычке. За мной каньонами тянулись глубокие человеческие следы. Мне не хотелось приходить домой заранее, пока не вернулся Гера. Я не знала, что делать в своем доме. Сначала я приходила с занятий, ложилась на кровать поверх одеяла и смотрела в потолок, скрестив на груди руки. Зимой рано темнеет, потому я покрывалась серой пылью. Серой, невзрачной пылью. Ее трудно заметить сразу. Она маскируется под сумерки. Возвращался Гера, зажигал свет, и пыль развеивалась как дым. Я забывала о ней сразу же.

Зачем покрываться серой пылью, если можно этого избежать? Вот я и бродила по снежным сугробам.

– Катя! Катя!

Я услышала за собой чужой голос. Ко мне бежал незнакомый парень. Он остановился в нескольких шагах от меня, а я его уже узнала, хотя его загар побледнел под зимним солнцем. Я наклонила голову и улыбнулась. Его лицо заливала кровь, делая кожу похожей на чай каркаде, заваренный с корицей.

– Я Катя, – коварно сказала я. – А ты кто?

– Не узнала, – потерянно отозвался он.

Он стоял в сугробе по колено в снегу и не знал, куда девать руки. Они дрожали так же, как в то, почти забытое время.

– Узнала! – рассмеялась я.

Он стоял и молчал. Проглотил язык, совсем как я. В ту, нашу первую, настоящую встречу.