Читать книгу "Трем девушкам кануть - Галина Щербакова"

– Довезите до метро, и на том спасибо, – ответил Юрай. – Вас бы бог послал ночью, после дежурства, а сейчас почти белый день. Для разврата – до метро.

– Я могу и дальше в разумных пределах.

– Ну, тогда дуйте в сторону ВДНХ. Самое начало Ярославки…

– Тип-топ, – ответила Лидия Алексеевна. – Это даже по дороге.

– И давно вы занимаетесь частным извозом? – спросил Юрай.

– Всю жизнь, – ответила она. – Но вы не волнуйтесь. Это мое хобби. Не бизнес. Я вычленяю из толпы человека и творю доступное мне маленькое добро… Как вы думаете, мне это зачтется? Там? На небесах?

– А! – сказал Юрай. – Вон у вас какой замах, на сделочку с Богом! Не знаю, не знаю… Атеист.

– Значит, вы очень уверены в себе. А я девушка слабая…

– Откуда у слабой девушки такая машина?

– От верблюда, – ответила Лидия Алексеевна. – У меня еще и кооперативная квартира. И дача. И катер. Двухкамерный холодильник. Два видашника. Золото. Серебро. Камушки. Я богатенький Буратино. Ну? Ущучьте меня!

– Я вам завидую, – ответил Юрай. – Я супротив вас люмпен.

– Тогда вопрос. Вам хочется меня экспроприировать?

– В смысле отнять и поделить? Хорошо бы! Зачем вам два видашника?

– Резонно. Незачем. Стоит один в прихожей, я когда-нибудь его раздавлю сапогом. Возьмете?

– То есть? – не понял Юрай. – А! Это мы играем в экс-про-при-ацию. Да? Беру! Такая вещь – и в прихожей! Действительно! Надавите пяточкой.

– Значит, едем ко мне.

Машина сделала резкий разворот и вместо проспекта Мира нырнула куда-то в сторону Грохольского.

– Эй! – заметил Юрай. – Мне резко прямо. У меня с юмором плохо. Меня ударили фанерой.

– Фанера? – повторила Лидия Алексеевна. – На вашем журналистском жаргоне это что значит?

Стоп! – сказал себе Юрай, стоп! Я ей не говорил, что я журналист. И от здания редакции уже отошел прилично.

– При чем тут журналистский жаргон? – спросил он тупо. – А! Вы меня с кем-то спутали, мадам! – Теперь он кричал весело: – Попались! Искали одного, а нашли другого!

Трудно было понять, глядя в профиль, что на лице у Лидии Алексеевны, но руки ее на руле слегка побелели.

– Я физиономист-любитель, – сказала она. – Пытаюсь определить профессию, так сказать, на глазок. Про вас я подумала – журналист.

– И зря! – радостно ответил Юрай. – Я учитель литературы в лицее.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Леон Вахтангович Градский, – сообщил он. – Фу! Неужели я до сих пор не представился. Я действительно сегодня готовил стенд к юбилею Пастернака. И чертова фанера сорвалась со стены. Удар – никакой, фанера! Но психологически противно. Это как если бы тебя побили тряпкой.

– Понятно, – сказала она. – Убедительное сравнение. Можно, я вас высажу у трех вокзалов?

– Ну вы же меня завезли! – возмутился Юрай. – Так хорошо ехали по прямой.

– Извините! Хорошо, я развернусь у Склифа. «Колхозная» годится?

– А как насчет экспроприации? – не унимался Юрай. – Раздавите видашник на полу.

– Не раздавлю. У меня его вообще нет. Ни одного. Вы меня действительно извините. У меня было двадцать минут, а вы показались таким усталым… Теперь я понимаю… Учитель… Кошмар!

– Да что вы! – вошел в раж Юрай. – Это лучшая профессия в мире. Все время молодая подпитка. Вот взять вас… У вас есть дети?

– Бог миловал.

– Все вы о Боге! А я вам, как атеист и материалист, докажу в два счета, что энергия молодых имеет сильное поле и, если в нем все время находиться… Вот сколько мне лет?

– Ну, тридцать! – сказала Лидия Алексеевна.

– Сорок! – закричал Юрай. – Сорок! Как и вам! Но посмотрите на меня! Посмотрите!

И она посмотрела. И Юрай сделал максимально оптимистическое лицо, отчего Лидию Алексеевну даже передернуло, а Юрай понял, что она сейчас так далеко и так не присутствует, что даже хамство о возрасте скушала. Что, мол, взять от лицейского учителя-придурка, которого ударило фанерой?

– Улицу перейдете сами, – сказала Лидия Алексеевна. – Чао, бамбино, сорри! – Она так брезгливо посмотрела на него, а Юрай сидел, как дурак, и ждал, чтоб его отстегнули.

– О господи! – вздохнула она, выщелкивая Юрая. – Валяйте!

Конечно же, он запомнил номер машины. И почему-то было ощущение – избежал беды.

* * *

Все так и было, как Юрай представлял: Леон слушал его с закрытыми глазами. В середине своего рассказа Юрай не выдержал.

– Ну объясни! Объясни! Почему ты на меня не смотришь?!

– Фу! – ответил Леон и, открыв глаза, тут же прикрыл их ладонью, как будто Юрай маленькое, но нещадное солнце. – Не отвлекайся!

Так и закончил Юрай свой рассказ слепо-зрячему Леону, который даже после слов «и тогда я назвался тобой» не поинтересовался, каким было при этом лицо Юрая. «Тобой, но с другой профессией».

– Ну, она и отвалила, а я поперся в метро, – сказал свое последнее слово Юрай.

Леон молчал. Потом он тряхнул головой, открыл глаза, и Юрай увидел лицо другого человека, как будто вся эта дурная юраевская история причудливым образом прошла через потроха Леона, посидела у него в зубах, а потом обнаружилась в каких-то новых, еще давеча не существовавших Леоновых морщинах.

– Во-первых, во-вторых и в-третьих, мы «историю с дамой в „Мерседесе“» вынесем за скобки. Никаких оснований связывать ее с главным нет.

– Но чья машина, мы можем узнать?

– Узнаем. Это нам ничего не даст. Уверен. Я тебе так скажу. Вся твоя история хороша, так сказать, до первой пробы на истинность. Поверь, какой бы забубенной ни была наша милиция, явное убийство она бы увидела. Не факт, конечно, что она стала бы с ним разбираться, но что сама себе она бы его пометила – точно. Это я узнаю. Непременно. Нужны пробы на яд. Их в глубинках не делают, если, конечно, это не что-то грубое, всем известное. Сейчас же столько отрав! Слышал эту историю с грибами? Три десятка человек как не бывало, а гриб-сволочь – на анализе абсолютно такой, каким был раньше. Но, значит, не такой! Просто мы не знаем. Две девушки, на твой взгляд, отравлены, но есть формальные основания считать это несчастным случаем. Значит, так и будут считать. Потому что не до девушек, Юрай. Мир трещит по швам. Преступность стала хвастливой, вызывающей, она перешла черту, за которую раньше по каким-то высшим правилам не переходила. Теперь нет черты. Преступник растворился среди людей, как свой. С ним дружат, его уважают, к нему обращаются за помощью. Все это в порядке вещей, милиция пьет с ворами, убийцы приносят соболезнования родственникам ими же убитых, растлители идут работать в школы, чтоб далеко не искать жертвы. И тут появляется волонтер справедливости, который хочет в этом месиве найти источник зла… Да это уже не источник! Это уже озеро, в которое втекают и вытекают воды.