Читать книгу "Тысяча Чертей пастора Хуусконена - Арто Паасилинна"

Медведь молча слушал, как это у медведей в обычае. Свою точку зрения он не высказывал, а только смотрел вперед через ветровое стекло, что позволяло Хуусконену трубить стихи из Книги Екклесиаста.

В Гуйттинене Оскари Хуусконен заправился и проверил давление в шинах. В кафе при заправке он купил гамбургеры – и себе, и Черту. Медведя предстояло обучить хорошим манерам: Оскари не позволил ему проглотить гамбургер мгновенно, а показал, что надо кусать, как человек. После еды Хуусконен вытер мордочку Черта бумагой. Обучение давалось косолапому легко, поэтому он понял: физиономию вытирали бумагой тогда, когда кормежка подходила к концу.

– Мне стоило убить тебя еще осенью, – размышлял вслух пастор Оскари Хуусконен, продолжая путь из Гуйттинена. – И всего этого безумия последней зимы не было бы.

Медведь взглянул на пастора, склонив голову набок и со слезами в глазах. Неужели он понял, что Хуусконен говорил о его смерти? Все же вряд ли. Наверняка это острые специи гамбургера, особенно лук и горчица, вызвали слезы на глазах у дикой твари.

Но куда они направлялись? Никуда, цель отсутствовала, никто их нигде не ждал. Пятидесятилетний мужчина не обладал гибкостью молодого бродяги. Пастор Оскари Хуусконен оказался в ужасном положении, жизнь повернулась к нему спиной.

«Я могу быть немного сумасшедшим, по крайней мере невротичным», – полагал пастор. Однако это не важно, сейчас ему взяться бы за какое-нибудь дело, чтобы неповадно было полагаться на волю судьбы. Судьба? Да это просто клубок дьявольских совпадений, мерзкая западня, из сетей которой лучше поскорее вырваться. Попытаться вырваться. В дороге пастор был с медведем; сначала следовало напрячь ум и придумать обоим цель, место назначения, затем направиться туда и начать что-то делать.

– Проживем пока хотя бы это лето. Убью тебя осенью, если ничего другого не придумаю.

Из Гуйттинена Оскари Хуусконен направился в Турку, а затем решил свернуть в Вампула. Пастор вспомнил, что там находится Христианское народное училище, куда в шестидесятые годы он порой наведывался на один светский семинар.

Вампула – крошечное местечко с населением сто человек, и Хуусконен не узнал в нем знакомых черт. На заправке ему рассказали, что в деревне по-прежнему функционирует народное училище, где и сейчас, в летнее время, проводятся различные курсы. По наводке пастор поехал туда. Училище занимало двухэтажное деревянное здание с желтыми стенами, к нему вела двухсотметровая березовая аллея; во дворе был газон и усыпанная щебнем парковка – там Хуусконен припарковал машину. Черт остался сидеть в салоне.

День уже близился к вечеру, из столовой унесли обеденную сервировку, люди пили кофе. В училище проходило два летних курса: наблюдатели за птицами, в том числе несколько иностранцев, приехали послушать лекции, а вторая группа, поменьше, изучала лимфотерапию.

В общежитии нашлось место и для пастора Хуусконена. Ночевка обошлась ему недорого, особенно когда он представился пастором в частично оплачиваемом отпуске. Хуусконен занес в свою маленькую комнату чемоданы и привел туда медведя, следя за тем, чтобы никто этого не заметил. В комнатке стояло две кровати, письменный стол и обшитое тканью кресло. Телефона не было. Пастор Хуусконен выделил Черту отдельную кровать, и косолапый с удовольствием на нее плюхнулся. Оскари принес с кухни оставшуюся с обеда еду. Рулет из рубленого мяса оба съели с удовольствием. Оскари снова вытер медведю рот и попытался научить его делать это самостоятельно. Пока не очень-то получалось. Ковырять в зубах медведь тоже никак не мог.

Душ и туалет располагались в коридоре. Оскари Хуусконен отвел медведя к унитазу и проследил за тем, чтобы зверь справил нужду туда. Затем пастор оторвал несколько витков бумажного полотенца и вытер медведю зад. Совершать это действие он тоже попытался научить медведя самостоятельно. Но с первого раза Черт не понял.

– У тебя, юный друг, суровая школа впереди, в спячке больше не полежишь, – пробормотал пастор Хуусконен, ведя медведя по коридору обратно в комнату. Медведь послушно прыгнул к себе на постель отдыхать.

Оскари Хуусконен вытащил из чемоданов одежду и положил ее во встроенный шкаф, а книги расставил на полках. У Хуусконена было литургическое облачение всех цветов (зеленого, белого, фиолетового, красного, черного), черная и белая рубашки и белая стола – лента, вешаемая на шею на манер мантии. У него были две черные мантии, причем вторая уже довольно поношенная, черные и белые носки, черное пальто и, конечно, два белых беффхена: один льняной, а другой из пластика, подходящий для повседневного использования – у него отворот от постоянного ношения сломался. Сейчас новые воротнички доставать не требовалось, в обозримом будущем применения им не найдется. Был у Оскари также обычный серый костюм и одежда для прогулок. На плечики в комнате для учеников народного училища все поместилось просто отлично.

Изгнанный пастор лежал на своей кровати, медведь – на своей. В училище царил полный покой: из-за окон не доносилось ни единого звука, из коридора тоже. У Хуусконена появилось ощущение, будто он снова впадал в зимнюю спячку. Сейчас жизнь казалась сплошным отдыхом.

От безделья Оскари Хуусконен отправился позвонить в Нумменпяя вдове Сайми Рехкойла. Он оставил ей свой новый адрес и поговорил с ней о том о сем. В Нуммиярви весьма недурно ловилась рыба. Хозяйка на пробу засеяла несколько гектаров овса, озимая пшеница взошла хорошо. Никаких особых сплетен о пасторе Хуусконене Сайми Рехкойла не слышала, но, будучи пожилой женщиной, в село ходила редко.

– Как Черт поживает?

– Да хорошо. К чистоте его приучаю.

– Наверняка он быстро учится, – предположила вдова.

Когда темы для разговора иссякли, Хуусконен вернулся в свою комнату, где Черт облизал его лицо. Медведь соскучился, но из комнаты не ушел.

За завтраком Оскари Хуусконен познакомился с другими постояльцами. Он сказал, что пробудет в училище несколько дней, может, дольше, будущее покажет. Постояльцы попросили Хуусконена провести для них несколько молебнов, если это не будет слишком обременительно. Пастор пообещал обдумать их просьбу. Медведю он принес несколько тостов и яиц.

Во второй половине дня из Оулу позвонила Сонья Саммалисто. Она узнала номер Оскари Хуусконена от вдовы Рехкойла. Исследовательница пребывала в бодром расположении духа, смеялась и, дразня, называла Оскари старым чудаковатым медведем, вышедшим из спячки. Затем она сделалась серьезной и попросила прощения за случившееся в конце зимы. Она сказала, что разорвала помолвку, но по-прежнему оставалась верующей.

Беззаботность Соньи покоробила Оскари Хуусконена. Он пострадал из-за ее фокусов, то есть на самом деле, конечно, из-за своих, но все равно. Какое ей до него дело, разве отношения не прекратились тогда, зимой? Он спросил, как продвигается лиценциатская работа, близится ли она к завершению.

Сонья ответила, что именно из-за нее и позвонила. Исследовательница хотела приехать в Вампула изучать летнюю жизнь Черта, его физиологию в состоянии бодрствования. Одних только зимних результатов, возможно, окажется недостаточно, да и было бы приятно встретиться снова.