Читать книгу "Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования - Виталий Глущенко"

Б) Интердикция у человека в онтогенезе и филогенезе

Все предметы и явления объективной реальности мыслимы, познаваемы – в этом состоит идеальное свойство материи. Правда, идеализм отрицает у материи идеальные свойства: для него, наоборот, материя является одним из «свойств», воплощением идеи. Спор материализма и идеализма разрешится, конечно, совсем не в теории, и тем не менее нельзя обойти вниманием ту особенную роль, которую исследование явления интердикции способно сыграть для усиления в этом споре позиций материализма. Именно в явлении интердикции материя позволяет нам видеть – пусть всего лишь как краткий отблеск, но зато in natura – свое идеальное свойство. Для раскрытия этого тезиса продолжим анализ интердиктивной функции первого слова в онтогенезе человека, начатый Поршневым.

Каким бы ни было первое слово ребенка, оно всегда передает одно и то же отношение, т. е. по сути это одно слово, отражающее невозможность чего-то получить. Во взрослой речи близкое значение выражается словом «нет», – но не тем словом «нет», которое антоним слова «да», а тем «нет», которое антоним слова «есть», т. е. означающим не противоположное согласию несогласие, а противоположное присутствию, наличию чего-либо, отсутствие.

Сделанное замечание крайне важно. Антонимия «да» – «нет», передающая противоположность между утверждением и отрицанием, либо согласием и несогласием, сама по себе подразумевает наличие в сознании какой-то вещи – это всегда утверждение или отрицание чего-то, согласие или несогласие с чем-то. Нельзя утверждать или отрицать, соглашаться или не соглашаться до всякого знания об этой вещи. В этом смысле противоположность «да» – «нет» можно назвать вторичной. Совсем другое дело – противоположность «есть» – «нет». Мы вполне можем констатировать присутствие или отсутствие чего-либо, о чем мы ничего не знаем, какого-то нечто. И можно представить ситуацию, при которой мы бы не знали, что это нечто противостоит или может противостоять каким-то другим нечто, т. е. является вещью в ряду других вещей, так что и сама констатация этого нечто в факте присутствия или отсутствия становится излишней. Таким образом, противоположность «есть» – «нет» первична, она до вещи.

Механика появления первого слова, описанная Поршневым, такова: ребенок тянется к какому-то предмету (первостепенную важность общения с миром для него в этом возрасте имеет тактильный контакт), но ему этот предмет ощутить не позволяют, и в речи присутствующих при этом взрослых звучит слово, которое ребенок повторяет как своеобразную замену неполученному предмету. Это слово закрепляется в качестве «звукового комплекса», который ребенок будет издавать всякий раз, переживая лишение, отсутствие чего-либо. Это и есть интердиктивная функция первого слова – единственная его функция.

«Почему чаще других первым словом оказывается “мама”? Потому что самым частым и самым сильным “нельзя” в этом возрасте является отказ в материнской груди (а также отказ ребенку, тянущемуся к матери на руки) и произносимое кем-либо слово “мама” нередко может совпасть во времени с таким отказом и с моментом наступления зрелости соответствующих нейрофизиологических структур головного мозга. Слово “мама” и будет выражать отказ, запрещение. Однако то же самое может случиться, когда ребенку дают послушать тиканье часов и произносят при этом “часы”, но не дают их ему в руки; он произнесет “часы”, и это будет выражением запрета, так что родные вполне могли бы теперь всегда вместо “нельзя” произносить “часы”»129.

Здесь мы можем заметить, что сам Поршнев больше обращает внимание на выражение первым словом отказа, запрещения, «нельзя», а не отсутствия или лишения чего-либо. Такое предпочтение понятно, если вспомнить, что в противоположность большинству исследователей глоттогенеза, рассматривавших проблему в ракурсе «человек – среда», он взялся рассмотреть ее в ракурсе «человек – человек». Однако, не оспаривая в первом слове элемента запрета, мы все же поставим в центр внимания именно элемент отсутствия, поскольку иначе останется риск понимания первого слова в уже речевом смысле – как запрещающего знака, т. е. имеющим и суггестивную, а не только интердиктивную функцию. Таково слово «нельзя» в речи взрослого человека, которое вовсе не аналогично первому слову ребенка, еще не перешагнувшего порог речи. Поршнев и сам настаивает на том, что первое слово «не является “знаком” какого-либо предмета или действия, не имеет “значения”», – следовательно, не имеет и значения запрета, – оно вообще «еще не принадлежит к речевой деятельности»130. Скорее, о нем можно было бы сказать, что это слово – действие, замещающее собой другое действие, невозможное для выполнения, действие с отсутствующим предметом. Служа заменой тактильного контакта с недоступным для ребенка предметом, оно предохраняет его от фрустрации.

В некотором смысле функционально ближе к первому слову в онтогенезе команда запрета, которую дрессировщик адресует животному («нельзя», «фу»), однако есть существенная оговорка. В случае команды дрессировщика мы действительно имеем интердиктивный сигнал, обращенный напрямую к рефлексу, но только в этом случае для самого животного запрет вовсе не является словом: мы не можем представить себе собаку, говорящую сама себе «фу» (звуками или жестом) всякий раз, когда она не имеет возможности получить какую-то вещь. В отличие от команды дрессировщика, первое слово ребенка, хотя и не принадлежит еще к речевой деятельности (речь появится, когда возникнут отношения между словами), все-таки уже слово – «продолжение в социальном теле»131 человеческой особи. Собственно, первое слово уже и не просто интердикция, а «интердикция интердикции» – контринтердикция, т. е. уже не просто команда «нельзя», но в то же время и преодоление этой команды. Первое слово потому и предохраняет ребенка от фрустрации, что то, чего нет, все-таки есть – в самом этом слове.

Итак, к сделанным ранее выводам мы можем добавить следующий: явление интердикции возникает в прямой связи с объективной противоположностью между наличием и отсутствием («есть» – «нет») чего-либо и имплицитно несет в себе эту противоположность. Теперь перед нами задача: из этого объективного отношения вывести субъективность, позволившую развиваться социальности. Для этого рассмотрим логическую выкладку, в которой буквами обозначим нарастающий ряд вещей:

есть А – нет А;

есть Б – нет Б;

есть В – нет В;

и т.д.

В правом столбце перечисляются отсутствия А, Б, В…, которые «материально» совершенно идентичны друг другу. Отсутствие – пустое место, оно равно самому себе, что бы на его месте ни отсутствовало. Таким образом отсутствие мы можем представить посредником между двумя абсолютно разными вещами. Но в то же время, если необходимо А, то может ли Б его заменить? Нет. И в этом смысле отсутствия уже не равны друг другу: «нет А» – совсем не то же самое, что «нет Б». Их (А и Б) нет в наличной объективной реальности, их нельзя в данный момент ощутить, но они различимы между собой, отражают разнообразие мира, и стало быть, они есть информационно132.