Читать книгу "Счастливый доллар - Екатерина Лесина"

– Спасибо.

Ядка отмахнулась, пробурчав:

– Иди отсюда, пока я не передумала.

Семен гадал: вернется или нет. По логике выходило, что не вернется. И что ему нужно не в машине сидеть, загадки разгадывая, а валить и подальше.

Какие у нее причины возвращаться? Никаких.

Какие у нее причины не заявлять? Никаких.

Какие у него причины ждать? Никаких. Но тем не менее он ждал, оплывая от жара. Тот рождался где-то внутри, расползаясь по венам-артериям, словно горячая вода по трубам отопления. От жара кружилась голова, и время спекалось сухой лепешкой.

Еще чуть-чуть, и он уйдет. Встанет и уйдет. Или переберется на водительское место и уедет. Чуть-чуть.

– Чуть-чуть-чуть, – соглашались часы, и секундная стрелка наворачивала бесконечный круг по арене циферблата. И до чего же жарко…

Но все-таки Агнешка появилась. Эту долговязую, резкую в движениях фигуру не спутаешь. Агнешка издали помахала рукой, подняла белый пакет, демонстрируя добычу.

Умница. А он сволочь, что пользуется ее добротой. Но какой выход? Никакого.

– Сейчас домой и перевяжем тебя, – холодная ладонь легла на лоб. – Уколем. Поспишь. А завтра будешь как новенький…

Машина мягко тронулась с места, переваливаясь через ребро бордюра. И Семен решился.

– Уходи.

– Что? А… да я бы ушла, только как тебя бросить? Ты ж умрешь один.

– А тебе что? Клятву давала?

– Давала. Клятву. Гиппократа. Когда думала, что врачом стану.

От пистолета Агнешка отмахнулась, как от мухи, потом вообще забрала, кинув в бардачок.

– Сиди.

И он сидел. Позволил пристегнуть себя ремнем безопасности, откинулся на сиденье, закрыл глаза и очнулся лишь на знакомой развилке.

– Может, все-таки в больницу? – тихо спросила Агнешка, вытирая лицо платком. Мокрый? Когда успел, ведь не так жарко. Изнутри жарко. Кажется, он и вправду умрет. Вот Варенька порадуется… нет уж, Семен выживет. Назло. И еще потому, что Агнешка рядом.

Ему повезло, что она рядом.

– Еще как, – ответила Агнешка.

Он вслух говорит? Это бред. Бредят умирающие, а у Семена просто температура. Жар. Пройдет. Она обещала уколоть. У нее лекарство конское, но Семен не жеребец, и потому лекарство не помогает.

– Поможет. Давай, вставай. За шею цепляйся, горе ты мое…

Цепляется. Идет. В боку огонь поселился. Жрет-жрет, того и гляди все внутри выпотрошит. Львы сначала жертве брюхо вспарывают, там кожа тоньше, а потроха мягче. Потроха гниют и…

– Давай в больницу…

Нет! Он же сказал! Больница – гарантированная смерть. Почему? Он не знает, чувствует. Чутье его не подводило. Однажды чутье сказало: стой. И Семен остановился. А тот, который был с ним – не напарник, случайный человек, – поперся и встретил пулю. Не в бок, а в лоб. Уколы не понадобились – сразу умер. Дырка как третий глаз меж бровей.

– Тихо ты.

Ага-Агнешка, смешное имя. И сама смешная. Ей бы с таким ростом в модели, а она в ветеринары. По коровкам-лошадкам-свиньям. Семен сам изрядная свинья, воспользовался ситуацией, ввязал в дурное.

– Руку убери. И давай, говори. О чем? О чем хочешь.

А Семен разве хочет? Он просто боится, что если замолчит, то потеряет сознание, и тогда его сдадут в больницу. В больницу нельзя. Он говорил про чутье? А еще другой случай был. Черной-черной ночью за шлюхами выгнали, сдали притончик. Кто-то кому-то чего-то недодал, вот и сдали. А кто знал, что в притончике и наркотой балуются? Шмалять стали. Пули свистят. Агнешка не знает, как они свистят. Чисто птички: фью-фью. Шлеп влажненько, когда в человека попадают. Семен тогда тоже знал, что беда будет. Пытался предупредить. Засмеяли.

Игла в боку ледяным штыком. Дернуться бы, но нельзя. Он должен сидеть спокойно.

– Именно, – сказала Агнешка.

Она добрая, она думает, что и Семен добрый, только ошибается.

– Неужели? Ложись, злой. Господи, свалился на мою голову, недотеррорист несчастный…

Недо – это точно. Он всегда был немного «недо». Недоспортсмен – характера не хватило дотянуть до пьедестала, чтоб хотя бы одна, самая захудалая медалька осталась памятью о пролитом поте. Недоюрист – списанные экзамены, чужие конспекты, удивление оттого, во что он вляпался. Недомент – не по нем была эта жизнь, расписанная уставом, измаранная чужим горем и тотальным безразличием. Семен устал и сбежал. И снова стал «недо» – недодетективом, спецом по гулящим женам, бегущим от алиментов мужьям, пропавшим собакам и исчезнувшим машинам.

– И разве это плохо? Слушай, надо было плед захватить и белья какого-никакого. Тут же вообще ничего нет.

– В шкафу, – получилось сказать вслух.

Бабка запасливая была, все внучку оставила единственному-любимому, вместе с домом и надеждами, что когда-нибудь он, Семен, совершит что-то этакое, чем можно будет гордиться. Бабка и дедом гордилась, вывешивала за стеклянной витриной картин медали, рассказывала…

Бабка пришла во сне – Семен совершенно точно знал, что это сон, и потому не удивлялся. На ней был цветастый халат и фартук в черно-белую клетку с большим карманом на груди. Из кармана рядком торчали железные хвостики иголок, и разноцветные нитки свисали мышиными хвостами. Бабка сидела, сложив руки на коленях, и глядела с немой укоризной.

– А я вот, в гости заехал, – Семен вдруг понял, что ему снова пятнадцать и он прячется в деревне от родителей и тренера, который записал Семена на городские соревнования. Тренер продолжал верить, будто из Семена что-то получится, а Семен точно знал – проиграет. Он всегда проигрывал, и не потому, что был слабее, просто… просто не хватало в нем чего-то.

Бабка вздохнула.

– Ну я ведь поехал тогда! И выступил. И…

И увидел в глазах соперника злость и жажду победить. И растерялся. Отступил. Снова выполз из круга и из зала. И по городу бродил до ночи, сам себя жалея. А на следующий день заявил родителям, что со спортом завязано.

Они согласились.

Потом Семен узнал, что тренер с ними разговаривал. И отказался от Семена. Почему-то это знание ранило. Хотя какая разница, кто первым ушел?

Никакой.

У бабки брови сходятся над переносицей, три подбородка подбираются, и губы кривятся, как тогда, когда он говорил, что учеба не по нраву. Не его это – юриспруденция. Но в лицо глянул и смирился. И даже учился, корпел над книгами, впихивая в себя знание, как ребенком впихивал манную кашу. И так же не лезло.

– Я ведь закончил! Доучился!

Бабка вздохнула и достала из кармана очки. В черной оправе, с покатыми линзами и перемотанной нитками дужкой, они постоянно терялись и находились в самых неожиданных местах. Однажды Семен ненароком сел на очки. Потом чинил. И новые привез, а она все равно старые носила.